Время Чёрной Луны
Шрифт:
Это была ловушка. Вполне возможно, она предназначалась и не для меня, но мне от этого было не легче.
Мне явно предлагали поддаться панике, но я нашел в себе силы повременить с этим. В конце концов, можно было пустить в ход пистолет – вдруг он способен разрушить и стены? Но с пистолетом не стоило спешить – все-таки последний шанс… Удушье внезапно прошло, я получил возможность вздохнуть полной грудью и почувствовал себя почти счастливым. Как все-таки, оказывается, мало нужно для подобия счастья: даже находясь взаперти, иметь возможность свободно дышать… после удушья…
Присев на корточки, я исследовал пол – пол был холодным и ровным, и ничто больше не шныряло из угла в угол. До потолка, даже подпрыгнув, достать не удалось.
– Э-эй! – крикнул я, рупором приставив ладони ко рту. – Э-эй, есть здесь кто-нибудь?
Зов мой получился неожиданно громким и гулким, словно я кричал в огромной пустой трубе. Не успело еще стихнуть эхо, как над моей головой послышался шорох и возник свет – там, наверху, отодвинули крышку колодца. Вслед за тем рядом со мной упало что-то, оказавшееся веревкой. Можно было делать очередной ход. (Кем я был? пешкой? ферзем? Конечно, хотелось бы – ферзем… Но в чьей игре?)
Выбравшись из колодца, я очутился в небольшом бревенчатом срубе с плотно утрамбованным земляным полом и выстеленной ветками с засохшими листьями двускатной крышей, изобилующей щелями, сквозь которые проглядывало серое небо. Вдоль одной из стен тянулось грубо сколоченное сооружение из досок, наподобие топчана, на котором, пожалуй, могли улечься вместе человека три, а то и четыре. В окне над топчаном, скорее, не окне даже, а просто квадратном отверстии, прорубленном в бревнах, виднелась за деревьями равнина и башни на холме. Сруб, видимо, стоял на окраине одной из рощиц, скрашивающих однообразие Мира Одинокого Замка. Дверной проем был закрыт косматой шкурой какого-то животного из тех, наверное, что водятся не в наших лесах. Может быть, альтаирского однорогого ревуна или плоскозубого скитальца-мертвенника с островов блуждающей планеты Роконты, некогда подарившей Марсу его теперешние спутники Фобос и Деймос. У другой стены стояло таким же, как и топчан, неряшливым манером сработанное подобие неоструганного стола с неожиданно изящной глиняной вазой в форме ушастой головы какого-то ухмыляющегося существа инфернального вида. Два перекошенных табурета на высоких сучковатых ножках не вызывали никакого желания сесть на них. В углу, на охапке зеленых ветвей, был расстелен роскошный серебристый плащ с темной меховой изнанкой. Что находилось позади меня, я не знал, а напротив, в трех шагах от деревянной крышки колодца, стояла девушка, сжимая в руках веревку. Без сомнения, именно она и помогла мне выбраться из подземелья.
Некоторое время мы молча стояли, разглядывая друг друга. Девушка была рыжеволосой, похожей на ту, что исчезла из каменной темницы. Но не той. Рыжие волосы завитушками осыпались на загорелые плечи, едва прикрытые короткой черной курткой-безрукавкой, оставляющей открытым радующий взор живот. Ниже тело девушки облегали шорты из такого же черного материала; они заканчивались на середине красивых бедер. На ногах девушки было что-то кожаное, наподобие тапочек на толстой подошве, а руки до локтей обтягивали полупрозрачные черные перчатки. Девушка была стройной и тонкой, но отнюдь не хрупкой; чувствовалась в ней сила гибкого хлыста, способного, при необходимости, рассечь кожу до костей. И в глазах с глубоким зеленым отливом читалась решительность и даже некоторая суровость. Она, по первому впечатлению, была, пожалуй, сродни воинственным амазонкам – Ипполите, Аэлле, Протое, только с грудью у нее, в отличие от них, все было в полном порядке – не слишком туго зашнурованная куртка не могла это скрыть.
«Там, где сеча кипит, амазонка ликует Камилла», – механически возникла в памяти строка «Энеиды».
– Наконец-то, – раздраженно сказала девушка, быстрыми ловкими движениями сматывая веревку, которую я после некоторой заминки догадался выпустить из рук. Голос у нее оказался низким и резковатым, таким, каким и должен быть голос девушки с решительным взглядом. – Ты что, успел там с кем-то переспать, в этом лабиринте?
Я осторожно пожал плечами, предпочитая, по возможности, молчать до тех пор, пока не узнаю своей роли. Впрочем, девушке и не нужен был мой ответ. Бросив смотанную веревку на плащ, она скользнула на топчан, прислонилась спиной к бревнам и подняла колени, обхватив их руками.
– Садись. – Она мотнула головой на табурет и прищурилась. – Значит, ты тот самый Легис. Необученный.
Она не спрашивала, а, скорее, утверждала. Я, аккуратно присев на покачнувшийся табурет, все-таки не удержался от вопроса:
– А ты – не Иллолли?
Девушка нахмурилась, потом оглядела меня с некоторой брезгливостью.
– Послушай, ты что – любитель пахучих трав? Не мог удержаться?
– Нет-нет, – поспешно ответил я. – Все в порядке. Просто не выспался.
– Ну, это ты успеешь в пути. – Девушка кивком показала куда-то мне за спину. – До самых гор дорога без ухабов.
Я обернулся. Позади меня было еще одно окно – такое же квадратное отверстие, обращенное к рощице. Но никакой рощицы за окном я не увидел. Неширокая дорога – полоса потрескавшейся бурой земли, рассекающая пыльную траву, – огибала сруб, спускалась в низину и ныряла под сплетенные ветви изогнутых толстоствольных деревьев. Деревья, словно пришедшее на водопой стадо, сгрудились на берегу быстрой реки; вода пенилась и бурлила, натыкаясь на камни и застрявшие между ними коряги и обломки стволов, крутилась водоворотами, мелкими волнами набегала на прибрежный песок, усыпанный засохшими листьями. Река была не очень широкой, на противоположном обрывистом берегу топорщились редкие кусты. Пейзаж, в общем-то, был вполне обычным, хотя и отличался от пейзажа Мира Одинокого Замка, и только безоблачное бледно-голубое небо с крохотным злым кружочком ослепительного солнца свидетельствовало о том, что за этим окном расстилаются какие-то иные пространства.
– Нам туда? – спросил я, показывая на реку, но тут же поправился, потому что девушка изумленно посмотрела на меня: – То есть, я имел в виду, скоро нам туда?
– Ты, по-моему, скорее переспал, чем не выспался. – Девушка прищурилась. – Конечно, скоро. Я же договорилась с Рергом и давно тебя жду, а ты там копался в лабиринте. Они уже миновали зыбучку, так или не так?
– Н-ну… так… – согласился я.
Ничегошеньки-то я не понимал, но, пожалуй, вряд ли бы эта воительница обрадовалась, скажи я ей такое. Она ведь, судя по ее словам, назначила мне отнюдь не амурное свидание, договорившись с Рергом (видимо, обо мне договорившись?), и рассчитывала на мое участие в каком-то предприятии, связанном с путешествием в сторону каких-то гор.
– Тебе что, Рерг совсем ничего не объяснил? – вдруг подозрительно спросила девушка.
Она соскочила с топчана и подошла ко мне, совершенно бесшумно ступая своими кожаными тапочками.
– Или ты ничего не понял?
Ее руки быстро легли мне на плечи, подобрались к горлу, и вряд ли это было лаской – она, по-моему, просто собиралась меня придушить, не дав возможности подняться с табурета и принять смерть стоя.
– А ну-ка, быстро, что выбираешь: свет звезды, зов птицы или молчание ночи?
Можно было, конечно, погладить камешек – вдруг он подскажет правильный ответ? – или припугнуть эту Камиллу-Ипполиту пистолетом; только я сомневался, что она даст мне возможность добраться до кармана. Свернет шею каким-нибудь высокоэффективным боевым приемом амазонок, бросит назад в колодец или в реку рыбам на радость и помчится разбираться с Рергом. Назвался груздем… Да и стоит ли дергаться – я ведь чувствовал, что знаю правильный ответ. Лишь бы он действительно оказался правильным.
– Ни то, ни другое, ни третье, – ответил я, невольно глядя на ее грудь, оказавшуюся почти на уровне моих глаз; ей явно было слишком тесно под курткой. – Выбираю зов молчащей звезды.