Время делать ставки
Шрифт:
— Значит, он действительно… никуда не девался? Значит… он там… вы видели его?
— Кого?
— Илю…шу.
— Ах, вот вы о чем. Вы знаете, не хочу вас огорчать, но — Илюши там нет.
Клепина заморгала и подалась вперед всем телом так, что ее могучая грудь запрыгала.
— Как — нет? — испуганно спросила она. — Но… как же? А на кого же, в таком случае, ругался Иван?
— Вы нас… мис-ти…фицируете!.. — вдруг сподобился выговорить Алексаша.
Я посмотрела на него с неприкрытым раздражением. Тоже мне — оратор! Проклюнулся!
— Вот что, почтенная
— Что — сын? — вдруг проснулся в углу Игнат. — Он придурок. Я его терпеть не могу. То, что вы сейчас видели, — это еще ерунда. Он и не так… он вообще…
Сформулировать свои претензии к Илье более содержательно у Игната, верно, не хватило словарного запаса. Он раздраженно заморгал и замолк.
«Бедные вы люди, — подумала я, — мне кажется, что дай вам хоть все состояние Сереброва, вы все равно остались бы теми, кто есть, на всю вашу жизнь — бедными родственниками, существующими на подачку…»
В этот момент в дверь позвонили. Ноябрина Михайловна умоляюще уставилась на меня и попросила:
— Если это снова он… Мария, вы не могли бы… не могли бы открыть дверь?..
— С удовольствием! — громко сказала я.
Взглянув на монитор видеофона, на котором отражалась площадка перед дверью, я увидела длинноносое лицо Берта Сванидзе. Он оживленно крутил головой и ерошил волосы на затылке. Я сглотнула раздражение и открыла дверь:
— Снова свиделись, Альберт Эдуардович.
Он нисколько не удивился. Помялся на пороге и сказал с настойчивой ноткой:
— А, ты уже здесь. Я так и думал. Ну что, дай я войду.
«Я-то здесь, — мелькнуло в голове, — а вот что делаешь здесь ты, горе-работничек прокуратуры? Кажется, ты должен быть на службе, где у тебя работы выше крыши!» Но тем не менее я с самой радушной улыбкой впустила его в квартиру, отметив:
— Вы, Альберт Эдуардович, пропускаете самые пассионарные моменты. Пассионарность — это такая спираль накала страстей, когда…
Кажется, я довольно удачно скопировала его обычный поучительно-дидактический тон, потому что он недоуменно уставился на меня, а потом, что-то пробурчав, прошествовал мимо меня в квартиру. Его лицо было несколько бледнее обычного, а нос, кажется, — несколько длиннее.
— Ну что же? — проговорил он, останавливаясь посреди холла, как солист балета в центре огромной, залитой светом белой сцены. — Есть договоренность о дальнейшем сотрудничестве?
— А как же! — сказала я. — Еще как! Особенно договорился Иван Алексеевич Серебров, твой, Берт, сосед! Он тут договорился до рукоприкладства и дымопуска! Правда, и ему самому влетело. А вот что угодно тебе?
Сванидзе вальяжно выпрямился, разведя в стороны тощие сутулые плечи, и начал:
— Соседская солидарность…
Я не стала слушать. Пока Берт втирал очки растерянным Клепиным, я спустилась вниз, во двор. Следовало поподробнее разглядеть место, где, словно по волшебству — среди бела дня в центре столицы России! — пропал и не объявился семилетний мальчик. Пусть большой выдумщик, но не до такой же степени!..
Кроме того, я видела, что отец Илюши, Серебров-Сильвер, был искренне встревожен отсутствием своего сына. На пустом месте не будет бесноваться и бить вазы даже такой экспансивный и необузданный человек, как Иван Алексеевич. Значит, у него есть причины беспокоиться за сына. Как просто было бы спросить у него об этом напрямую, но контракт!.. Подписанный с Клепиной контракт лишал меня возможности разглашать тайну исчезновения мальчика, следовательно, говорить с Серебровым откровенно.
Впрочем, после сегодняшних фокусов в комнате можно было усомниться в том, что этот Илюша вообще пропал, а не, скажем, забавляется особо изощренным образом.
Было и еще одно. Мини-диск с записью сексуальной сцены. Одним из действующих лиц была Камилла Сереброва, а ее партнер был явно не законный муж, Иван Серебров. Другой. Зачем мальчик хранил эту недетскую информацию? Чего он добивался? Или это было для него очередной жестокой игрой, возможностью шантажировать нелюбимую — еще бы, уже третью по счету! — мачеху?
Я оглядела двор. В принципе, это был достаточно типичный двор, таких тысячи в столице, миллионы в стране. Два старинных дома, корпуса которых шли буквами «Г», смыкаясь над аркой, образовывали неправильный прямоугольник. Периметр этого прямоугольника разрывался только в одном месте: там, где дом Илюши Сереброва, заканчиваясь, не доходил метров пятнадцати до торца второго дома. Во втором доме был злополучный магазин «Продукты». Чтобы дойти от подъезда Илюшиного дома до магазинчика, нужно было преодолеть асфальтовую дорогу шириной метров в пять, перескочить непривычно высокий бордюр, а затем пролезть через разрыв в сетке забора, обносящего детскую площадку в центре двора (иначе пришлось бы делать большой крюк, а как это сделает задорный семилетний мальчик, если можно пройти более коротким и интересным путем?). Затем следовало пролезть во второй лаз — и оказываешься прямо перед дверями магазинчика.
Итого — тридцать метров, если по прямой, и не менее ста, если идти по-человечески, то есть по дороге.
Я решила пройти предположительным путем Илюши. Был прекрасный осенний вечер и, естественно, двор не был пуст. На лавочках сидели старушки, на площадке под надзором мам играли дети, и, естественно, весь этот контингент со смешанными чувствами взирал на взрослую, прилично одетую женщину, которая пролезла в детскую дыру в заборе и, не отрывая взгляда от земли, проследовала так до второй дыры в заборе. Кто-то крикнул, что тетя потеряла шампунь от перхоти. Кричало явно дитятко, одержимое идеями рекламы. Кто-то из старушек на весь двор прошипел, что «совесть она потеряла, а не…».