Время доверять

Фотич Гера

В душе упрочилось сомнение. Да ещё этот стакан.… Хотя – может, действительно он был. Ведь Антон пришёл на место происшествия, когда осмотр уже завершался.

Скоро Игнатьев с начальником пошли на обед, и он решил поговорить с десантником.

Тот совсем не походил на монстра, что показывали в фильмах. Был худощавый, невысокого роста, но в теле и походке чувствовалась упругость от постоянных тренировок. Голос выдавливал из себя с хрипотцой, понижая тональность, чем пытался придать себе солидности.

– Что скажешь? – спросил Антон, сел, напротив за стол.

– Я здесь ни при чём, – угрюмо

оправдывался Сорока, вздохнул, – сам бы убийцу нашёл – не пожалел. А теперь поеду лес пилить. Вам бы только дело закрыть. Знаю.

– Все так говорят, – Заботкин решил подначить собеседника, – а кто угрожал Ольгу убить?

Кто преследовал её? Зачем нож с собой носишь?

– Любил я её, ревновал. Не хватало терпения видеть, как она любезничает с мужиками. А нож носил – вон посмотрите: вокруг одни хачики! И все с пиками… Вас на Охте уважают. Только вам скажу – нет против меня доказательств. Только если нож привяжут, как и этот стакан. Игнатьев мне ещё месяц назад его подсунул – водички попить. Сначала продержал целый день в обезьяннике. А теперь барабана своего ко мне в камеру сунул, чтобы тот склонил меня явку с повинной написать! Такая сволочь, я вам скажу этот ваш стукач – он же пидар, женщин ненавидит. Не будь я в тюрьме.… До суда буду молчать, ну а там с делом ознакомлюсь – станет ясно, кто меня оболгал, всю правду расскажу, распрягусь. Может, судья нормальный попадётся – повезёт!

Ранее Антон заготовил несколько каверзных вопросов, но теперь те ушли за ненадобностью. Неужели Игнатьев пошёл на подлог? Зачем? Чтобы получить премию или показатели повысить? Борется за стопроцентную раскрываемость? А может, Сорока лжёт, прикидывается овечкой? Такие, как он, редко колются, пока доказательства не добудешь в полный рост. Тем более что платный агент подтвердил – десантник знает подробности, которые могли быть известны только убийце. Что именно – указал в сообщении, читали только Игнатьев и шеф. Возможно, следователя знакомили.

Заботкин не стал принимать дальнейшего участия в судьбе Сороки – решил с начальством не спорить. И потому его версия становилась теперь основной и единственной. Он постоянно ездил в управление на Литейный. Делал выписки из оперативных материалов по разработке «декана»: переписывал установленные связи, места притяжения, компромат. Прямых улик в убийстве не было. Но в телефонных переговорах и поведении Фраермана чувствовалось особое отношение к девушкам – студенткам. И хотя информация поступала урезанная, Антон понимал, что речь в ней шла о взятках. Поборы велись за оценки экзаменов, сдачу лабораторных работ, зачёты. Парней Давид Семёнович не трогал. Быть может – боялся?

Ольга вполне могла что-то узнать, собрать компромат или не заплатить. И та, другая девушка сбежавшая. Именно этот фактор мог служить ниточкой к распутыванию серии аналогичных убийств.

Сотрудники главного управления тоже так считали. Планировали продолжать мероприятия в отношении Фраермана. Ждали сессии или зачётов, когда произойдет конфликт с очередной студенткой, и забить «декана» в камеру. Считали, что такие, как Давид Семёнович, быстро распрягались, спасали свою шкуру – сдавали всех, пытаясь себе срок скостить.

Но как долго ожидать подходящего момента было неизвестно.

Неожиданно Антона вызвали в главк

и сообщили, что оперативные мероприятия в отношении Фраермана прекращают. Уверены, что к убийствам он отношения не имеет.

– Надо проверить! – горячился Антон. – Давайте его в камеру водворим, отпрессуем, под хорошего агента подведём! Основания есть – он же взятки берёт! Вот за это и арестуем.

– Чтобы взятки доказать – заявление нужно, а кто его из студенток даст? Кому учиться надоело?

Все знают, кто у Фраермана отец.

Мы уже с сотрудниками ОБХСС разговаривали. Они – ни в какую!

На днях в Калининском районе был обнаружен труп очередной девушки с аналогичными ранами.

Во время убийства «декан» находился под наблюдением, занимался своими институтскими делами.

Это было разочарование. Целая серия убийств повисала в воздухе. Маньяк оставался на свободе и мог свободно совершать новые преступления.

Сколько девушек ещё погибнет, прежде чем он окажется в тюрьме?

Антон старался не принимать чужие несчастья близко к сердцу – так учили на службе старшие.

Говорили – если не научишься отстраняться, долго не проживёшь. Сопьёшься или сойдёшь с ума – пустишь себе пулю в лоб.

Но как можно оставаться равнодушным? Если убийца бродит где-то здесь в этом городе, а может, живёт на соседней улице, и ты встречаешь его в подземном переходе, даже улыбаешься в ответ на улыбку. А он, растягивая губы, уже обдумывает очередной план расправы над невинной жертвой. И на этот раз ему может попасться соседская девушка, которую ты знал с детства, гладил по головке и называл умницей. Прочил ей поступление в институт, удачное замужество и много детей.

А завтра увидишь её мать, зарёванную, припадающую к стене дома – не в силах идти в магазин покупать продукты на поминки. И что ты почувствуешь? Ведь это твоя работа! Твой долг, который ты не выполнил. Плохо, не так работал… мало… непроизводительно… неумело…

И сердце снова будет сотрясать тебя изнутри, щемить, жать, напоминая о том, что ты мог ещё сделать и не выполнил, не успел. Потому что шёл в семью к жене, к своим детям… на выходные и праздники к своим… к своим… А как же чужие? Да разве ж бывают дети чужие? Сердце разрывается на части, осколками карябает душу, наполняет сны кошмарами. Заставляет в выходной идти на работу, садиться за стол, и думать, думать, думать… Составлять план мероприятий, рисовать схемы. Анализировать полученные материалы, снова копаться в вещдоках, изучать всякую мелочь, вспоминать. Перечитывать аналогичные дела прошлых лет, лопатить тома оперативных сводок по городу.

Возвращаться на место преступления, стараться представить, как всё было. Становиться жертвой, сопротивляться, кричать и чувствовать, как тебя убивают. Как остриё вонзается в тело, раздирая внутренности, кромсает печень, лёгкие, пускает кровь… И запоминать боль.… Искать причину…

А затем перевоплощаться в преступника. Искать в себе признаки порочности, заглядывать в самые тёмные уголки собственной души, выуживать оттуда сокрытые благопристойностью первобытные инстинкты: подлость, коварство, распутство. Примерять на себя, гадать, как бы поступил, становясь демоном. И снова думать… думать… думать… До пронзающей боли в голове, до шума в ушах, до звона…