Время и снова время
Шрифт:
Как же он раньше не догадался? Ведь все так очевидно.
Стэнтон опять встал и выглянул в коридор. Теперь Маккласки это заметила:
– Чего ты мечешься, Хью? Что-то беспокоит?
– Да, слегка.
– Не поделишься?
– Отчего же, поделюсь. Я вот думал, как вы узнали, что их было четверо?
– Прости, я не поняла. Четверо – кого?
– Убийц в машине. Тех, кто уничтожил мою семью. «Все четверо сгинули». Так вы сказали. На нашем завтраке в сочельник. Откуда вы знали, сколько их было в угнанной машине?
– Не помню. Я так
– Вы не могли этого прочесть. Заметок не было. Насильственная смерть – слишком обыденное явление в тех краях, откуда мы явились. Интернет и газеты никак не откликнулись. Детали остались неизвестны. Однако вы знали, сколько человек было в машине. Все четверо сгинули – именно так вы сказали.
– Я этого не помню, Хью, и понятия не имею, о чем ты. Посмотришь меню? Я хочу заказать обед.
– Прошлой весной.
– Что?
– Вы отбирали кандидата. В «оперативном штабе» об этом говорил Дэвис. Мол, он одобряет ваш выбор. То есть меня. Он сказал, что отбор происходил прошлой весной. И вы предложили меня. Прошлой весной.
– Ну да, да, прошлой весной. И что из этого?
– Мою жену и детей убили в конце лета, профессор.
– При чем тут твоя семья? Я тебя предложила, потому что ты Кремень, мать твою, Стэнтон. Очевидный кандидат.
– Да, кандидат, который наверняка отказался бы от работы, означавшей вечную разлуку с теми, кого он любит больше всех на свете. Кандидат, который всеми силами попытался бы вас остановить от очевидного безумства.
– Перестань, Хью, что ты несешь! – Маккласки отложила меню. И взялась за сумку.
– Вам требовался солдат. Спецназовец. Хорошо обученный. Он приспособится к любой среде и выживет.
– Да, но…
– Желательно, чтобы он имел кое-какое понятие о прошлых событиях и людях, их сотворивших. Выпускник истфака подойдет. Непременное условие, как вы сказали, сносное владение немецким. Это уже спецзаказ. А потом добавилось еще одно требование: кандидат должен пребывать в отчаянии и одиночестве; нужен человек, который потерял любовь и просто ждет смерти. Он охотно покинет этот мир, ибо в нем его больше ничто не держит… Как там у Ньютона? Ищите тех, кто не обременен земными связями.
Рука Маккласки нырнула в сумку.
– Столь особого человека и за сто лет не сыщешь. А Ньютон дал вам только год.
– Чушь какая-то! – Маккласки попыталась рассмеяться.
Но ее большое красное лицо, всегда такое веселое, сейчас казалось злобным. Словно с него сорвали маску. Стэнтон умел разглядеть страх и ложь в глазах врага и сейчас видел их в глазах Маккласки.
– Выбрав меня, вы решили сделать так, чтобы я лишился этих ненужных связей. Невероятно, что я не понял этого раньше. Ведь все так очевидно. Вы убили мою семью.
Маккласки выхватила револьвер
– Конечно, я могла бы начать оправдываться, но ты все равно не поверишь. Потому что ты прав. Все совершенно очевидно. В смысле, каковы шансы найти подготовленного человека, которому безразлично – жить или умереть?
– Весьма призрачные.
– Мы прикинули так и этак, Хью. Надо было спасать мир.
– А если б оказалось, что Ньютон ошибся? Я просто лишаюсь семьи?
– Сопутствующие потери, Хью. Ты же знаешь, как оно бывает.
– О да, профессор. Я знаю, как оно бывает.
Глаза Стэнтона сузились в щелки, взгляд прожег Маккласки.
– Твою же мать! – Маккласки страдальчески сморщилась. – Блин, блин, блин! Просто кошмар. Только начали получать удовольствие – и на тебе… все испорчено. И уже, наверное, не поправишь…
Она смотрела умоляюще. Но револьвер в ее руке не дрогнул.
– Вы убили мою жену и детей, профессор.
– Да, но теперь-то, Хью, они вроде как и не существовали… Значит, все нормально, да? Продолжаем?
– Не похоже, что все нормально. Когда вы держите меня на мушке.
На секунду Маккласки задумалась.
– Ладно, – сказала она. – Ты никогда меня не простишь, и я, поверь, тебя понимаю. Но ты должен сделать дело, самое важное дело в истории. Сосредоточься на этом. Вот что я предлагаю. Через пять-шесть часов будет первая остановка в Бухаресте. До тех пор мы сидим вместе, а потом ты выходишь. Я бы сама вышла, но, честно говоря, отсюда проще держать тебя на прицеле. К счастью, из купе есть выход прямо на перрон. Как здесь все продумано, а? Ты выполняешь свою миссию, а я просто исчезаю. Ты больше не увидишь меня, Хью. Обещаю, что не буду слишком сильно размахивать крылышками. Хороший обед и театр – все, о чем я прошу, и потом мне осталось-то лет пять, не больше. А перед тобой будет целый мир. Мир, который ты спас. Не надо, чтобы мелкая месть все испортила.
– Что значит – испортила?
– Понимаешь, если ты не сойдешь с поезда, мне придется тебя убить. Это же ясно, правда? Иначе ты убьешь меня. Ежу понятно.
– А как же миссия, самая важная в истории? Убьете меня, и через десять недель начнется Великая война. Европейская катастрофа, которую мы должны остановить.
Глаза Маккласки набрякли слезами. Возможно, из-за дымившей сигареты, зажатой в зубах. Оружие она уже держала классической хваткой – обеими руками.
– Я понимаю, это нехорошо, Хью. И я переживаю, очень переживаю. Гибель миллионов юношей. Русские царевны, расстрелянные в жутком подвале… свои жалкие драгоценности они зашили в панталоны… Будут кошмарные диктаторы, войны, геноцид, голод… но… я всего лишь старая эгоистичная дура, и я ужасно хочу увидеть Дягилевский балет.
Стэнтон всегда гордился своим умением распознать человека, но, похоже, он совсем не знал эту женщину. Такую слабую, такую эгоистичную. Такую… устрашающе человечную.