Время игры
Шрифт:
А в гостиничном мини-баре, выпив рюмку-другую, он не мог найти ничего, кроме арахиса, чипсов и сушеных креветок. По моему заданию Ларсен это проверил в соседней с ростокинской ячейке.
Так что…
На веранде ресторана, где мы ждали Ростокина, все девять столиков, кроме нашего, были свободны.
Игорь сел в углу, спиной к глухой стене и лицом к лестнице и морю,
Когда он проходил мимо, я специально заговорил с Ириной по-русски, рассказал анекдот, которого она раньше не слышала. Смех ее поэтому прозвучал совершенно естественно.
Ростокин сделал заказ и наконец посмотрел в нашу сторону.
Все. Клиент спекся.
Я специально посадил Ирину так, чтобы он видел ее в ракурсе «три четверти», с наиболее выгодной для обозрения точки.
Ее белый тропический костюм эффектно подчеркивал легкий, не превращающий в мулатку, персиковый загар. Широкая полупрозрачная юбка открывала сплетенные под камышовым креслом ноги до верхней трети бедра, выше слегка просвечивал контур трусиков.
Грудь тоже была приоткрыта вырезом жакета чуть-чуть сильнее, чем следовало, и можно было догадаться, что в бюстгальтерах она не нуждается.
Для его психотипа, измученного вдобавок почти годичным воздержанием, этого достаточно. Вряд ли неделя с Аллой, причем заполненная не слишком радостными событиями, сняла глубокий стресс.
Остальное – дело техники.
Выдержав недолгую внутреннюю борьбу, Ростокин встал из-за стола и направился в нашу сторону.
– … Простите великодушно, – сказал он, располагающе улыбаясь, приятным низковатым голосом. – Я журналист из Москвы. Услышал, что вы по-русски говорите, и мучаюсь, наши вы или местные. Такая у меня профессиональная слабость – разгадывать людей…
Говоря, он старался смотреть в сторону, но его неудержимо притягивал чуть отогнувшийся лацкан Ирининого жакета. С высоты его роста вид открывался великолепный.
Я ему даже слегка позавидовал. В смысле – новизне и яркости впечатлений.
Мы переглянулись. Ирина едва заметно качнула головой, как бы намекая мне, что не расположена к знакомству.
Однако я, как уверенный в себе мужчина, не внял сигналу.
– Ну и как, что решили?
– В том-то и дело, что ничего определенного. Обычно я легко угадываю, а тут осечка. Выговор вроде московский, и в то же время какой-то акцент улавливается. Оттого и подошел, простите за нескромность…
– Ради бога. Присаживайтесь к нам, пообщаемся. На чужбине… Шампанского хотите?
– Хочу, – ответил он с явным облегчением. Только что он чувствовал себя слабым, по известной причине, да еще и выступающим в непривычной роли назойливого просителя, а теперь понял, что попал в общество людей своего круга…
Вот, собственно, и все. Самая трудная фаза внедрения выполнена.
Дальнейшее достаточно подробно описано самим Ростокиным в его автобиографическом романе 52 .
52
См. роман «Право на смерть».
Мне остается только добавить, что во всей этой истории для меня по-прежнему самым загадочным остается эпизод со странной атакой на «Призрак» гитлеровских торпедных катеров между атоллами Пальмерстон и Суворова, на полторы тысячи миль южнее экватора.
Подозреваю, что данный хроноклазм – первый серьезный намек на начавшуюся деформацию «химеры». Этакий пробой «изоляции», рассчитанной на определенную нагрузку и не выдержавшей подключения новых мощностей. Скачок напряжения в сети, точнее – в Сети.
И вот еще что – мне до сих пор становится крайне неудобно при мыслях о Суздалеве. Нудит и гложет, как неуплаченный карточный долг.
Неужели он там, у себя, думает – какая сволочь этот Новиков! Захватил Ростокина и Аллу вместе с тайной якобы бессмертия, навел шороху среди честных мафиози Калифорнии и смылся. А выглядел вполне приличным человеком!
Но ведь еще не вечер, не так ли, господа?