Время крови
Шрифт:
Он снова услышал удар бубна и почувствовал, как ноги его сразу отяжелели.
– Мать-Зверь сказала, что ты придёшь сюда ко мне.
– Кто ты, оюн?
Якут опустил лицо вниз, а когда вновь поднял голову, его раскосые глаза пронзили Афанасия Поликарповича горящим взглядом:
– Я Бэс, Человек-Сосна.
– Бэс? Тебя зовут Бэс? – От удивления Афанасий Поликарпович чуть не задохнулся. – Тот самый? Брат Бакаяны? Не может быть! Но ты же… Ты всегда был обыкновенным разбойником, ты никогда не был оюном. Я не знал, что ты оюн…
Он отступил на шаг, громко скрипнув снегом. Бэс распрямился, опустил колотушку, но левую руку оставил в полусогнутом положении, будто управляя невидимыми поводьями, протянувшимися
– Я оюн и могу одолеть тебя, вор моей сестры.
– Давнее дело, – усилием воли Афанасий Поликарпович заставил себя поднять руку, отмахиваясь от слов Якута. – Чего уж нынче ворошить? Где же ты пропадал столько лет? Твоя сестра давным-давно скончалась. Сын у меня от неё остался, единственный мой отпрыск.
Полуголая фигура сдвинулась вперёд на полшага, угрожающе зашумев оленьими зубами на бубне и подвесками на поясе.
– Сын Бакаяны? Она родила сына? Ах, теперь я знаю, почему Мать-Зверь сказала, что я не смогу убить тебя! – В очередной раз взметнулась рука с палкой, и бубен звонко отозвался на удар. – Моя несчастная сестра родила от тебя сына. Это означает, что мы с тобой породнились, а кровника убивать нельзя… Но я не хочу быть с тобой в одной семье!
– Ты хочешь отомстить мне, варвар? – Афанасий Поликарпович отступил ещё и, неудачно поставив ногу, осел в сугроб. Еловые ветви мохнато качнулись над его головой. Винтовка соскользнула с плеча и стукнула его холодным затвором по голове. Он скрипнул зубами и стряхнул с себя туман, вдруг застлавший глаза. Теперь только заметил он в глубине поляны вторую человеческую фигуру, одетую, как полагалось, по-зимнему. – Ага! У тебя тут и помощник притаился. Ловушку мне учинили, сучьи дети! Не выйдет! Не дамся, туземные псы!
Афанасий Поликарпович нервно дёрнул затвор, пальцы в меховой рукавице соскользнули, не вернув рычаг обратно. Оюн зажмурился, вытянул шею и мрачно тряхнул головой. Удар колотушки по бубну разлил вокруг звенящий гул, и по телу Афанасия Поликарповича прокатилась сверху вниз волна слабости. Он всё же смог надавить ладонью на затвор и услышал знакомый, успокаивающий звук скользнувшего в ствол патрона.
– Прощай, Человек-Сосна.
Якут опять ударил в бубен и покачал им в воздухе. Слабость, пробежавшая во всем членам Афанасия Поликарповича, сгустилась и свинцовой тяжестью наполнила ноги и руки. Но он уже направил винтовку на татуированную грудь шамана. Рывком сбросив рукавицу, он обнажил ладонь и судорожно надавил пальцем на спусковой крючок. Прозвучавший выстрел показался ему необычайно громким. Якут взмахнул руками и отшатнулся, однако не упал. Глаза Афанасия Поликарповича разглядели крохотное тёмное отверстие, появившееся на голой коже туземца. Как во сне, все движения казались ему бесконечно растянутыми во времени, медленными, ленивыми. Бубен вывалился из разжавшихся пальцев шамана, перевернулся в сияющем воздухе и наполовину утонул в снегу, оленьи зубы, нанизанные на нить, плавно колыхались и перестукивались. Афанасий Поликарпович вяло передёрнул затвор. Краем глаза он увидел, как вылетевшая из патронника гильза провалилась с шипением в снег. Фигура второго Якута испуганно вскрикнула и поднялась в воздух, прыгнув по направлению к раненому шаману, тяжело колыхнулась меховая накидка, соскользнула с длинноволосой головы беличья шапка с пришитыми вдоль нижней кромки хвостиками. Винтовка оглушительно хлопнула и выплюнула вторую жгучую пулю. Человек-Сосна опрокинулся на спину. Второй Якут опустился на колени возле него.
И тут перед Афанасием Поликарповичем вырос олень. Он мог бы поклясться, что никакого оленя до того момента не было на поляне. Но теперь олень появился. Наклонив могучую голову, украшенную мощными ветвистыми рогами, он мчался на Афанасия Поликарповича, шумно взбивая снег и поднимая его густыми хлопьями в солнечные лучи. Человек решил было снова выстрелить, но почувствовал сильную хватку невидимой руки, которая буквально вырвала у него винтовку. В следующую секунду олень ударил Афанасия Поликарповича рогами, подбросил над собой, мотнул туда-сюда, не позволяя человеку опомниться, и понёс его между деревьями прочь от места, где лежал оюн по прозвищу Человек-Сосна.
Это случилось в Месяц-Когда-Жеребят-Держат-На-Привязи-Чтобы-Они-Не-Высасывали-Дойных-Кобыл.
***
Чича был учеником и помощником Человека-Сосны. Он знал таинственную силу оюна, имел возможность убедиться в ней не раз, а потому внезапная гибель наставника не просто потрясла его, но почти лишила сил. Он опустился в снег на колени, упал лицом на грудь Бэса, усеянную тёмно-синими узорами татуировки, и ощутил, как вдоль его щеки потекла жаркая кровь смертельно раненного наставника.
– Мать-Зверь не велела мне пятнать себя позором, не велела убивать этого русского. Но во мне кипела ненависть. Ненависть душила меня. Это единственное чувство, с которым я не совладал за всю мою жизнь. Я ненавидел этого русского, – проговорил Бэс тихим голосом, когда возникший неизвестно откуда олень унёс русского на своих рогах, – я хотел напустить на него смерть и заманил его. Мать-Зверь не позволила мне совершить этот поступок. Ты видел, Чича, ты видел, как она сама уничтожила моего обидчика.
Бэс тяжело задышал, тело его мелко задрожало, будто желая вытрясти из себя застрявшие пули. Затем он затих, глаза затуманились.
– Передай моему сыну, чтобы похоронил меня на Волчьем Холме. Ты знаешь, где это, он тоже знает, – прошептал Бэс. – Мои кости должны лежать только там. Там примет меня Мать-Зверь.
– Я всё сделаю, – кивнул Чича.
– Сумку отдай моему сыну, но бубен оставь здесь, где я упал… Видишь, Чича, даже оюну не позволяется следовать голосу ненависти… Зато я узнал, что моя сестра родила сына… Я многому научил тебя, Чича, и я хочу, чтобы ты шёл своей тропой. Не смотри на моего сына. Помни, что у каждого из вас своя дорога… Помоги ему с моим телом и расстанься с ним… Передай, чтобы нашёл сына… сына того русского… Кровь подскажет… Пусть спросит Мать-Зверя…
Чича кивнул. Якуты знали, что у каждого шамана было звериное воплощение, которое было принято называть Матерью-Зверем. Это воплощение звали любовно матерью не потому, что звериное воплощение было женского пола, а по той причине, что из него рождалась сила шамана, в нём же таилась и душа шамана. Зверь был бесплотным духом, но раз в году он мог появляться на земле. И тогда зверь-душа совершал удивительные вещи. Матери-Звери разных шаманов нередко вступали в ожесточённые схватки между собой, иногда они лежали, сцепившись, в продолжение нескольких месяцев и даже лет, не будучи в силах одолеть друг друга.
Олень был Матерью-Зверем Бэса, и он явился во плоти, чтобы отомстить человеку, выстрелившему в оюна. Именно так Чича оценил всё происшедшее. Возможно, он ошибался.
Оюн издал едва слышимый вздох и закрыл глаза, его морщинистое лицо застыло. Бэс, известный шаман из рода Оленей, могучий и непоколебимый Человек-Сосна, которого страшились не только сородичи, но и люди из других племён, закрыл глаза и умер.
Чича провёл весь день в сборах. Прежде чем отправиться домой за сыном Бэса, Чича одел неподвижное тело наставника и туго спеленал его кусками кожи. После этого он не без труда поднял покойника на дерево и густо обложил хвойными ветками. Бубен, как было велено, Чича оставил на том самом месте, где оюн упал, сражённый пулями; он установил шест и повесил бубен на его верхнем конце.