Время любить
Шрифт:
– По одной? – предложил хозяин, но Вадим Федорович отказался.
Тот настаивать не стал, а себе налил в маленькую хрустальную рюмку на тонкой ножке. Залпом выпил, закусил лимоном.
– Вы в отпуске? – спросил Казаков.
– В бессрочном, – морщась от лимона, ответил Борисенко. – Меня позавчера на районной партийной конференции освободили от занимаемой должности…
Вадим не знал, что и сказать на это. Про себя же подумал, что этим обстоятельством, по-видимому, и вызвано непонятное гостеприимство Борисенко. Лично его, Казакова, нисколько не огорчило это известие, потому что он слишком мало знал этого человека. Да и тот давний разговор в райкоме не оставил у него приятного впечатления. Секретарь упрекал его в том,
– Скажите честно, Вадим Федорович, я плохо выполнял свою работу, связанную с Союзом писателей? – после продолжительной паузы спросил Борисенко. – Может, чего-то я не понял? Неправильно поступал?
– Честно говоря, я не представляю, что у вас была за работа, – пожал плечами Казаков. – Что касается меня, то я один раз откровенно высказался перед вами обо всем том, что думаю о нашем Союзе писателей. И понял, что вы мне не поверили, точнее, не захотели поверить, потому что для вас главное, чтобы в Союзе писателей были тишь да гладь! От кого вы получаете информацию? От Славина и его людей, а их как раз и устраивает такое положение в организации. А все те, кто не разделяет их точку зрения, – это кляузники, склочники, завистники…
– Славин – умный человек, хороший организатор, но писатель он средний, – задумчиво произнес Илья Георгиевич, глядя в пустую рюмку. – А в остальном вы правы… Славин делает вид, что нет в Ленинграде такого писателя – Вадима Казакова. Нет, он не ругает вас, просто многозначительно улыбается и демонстративно вздыхает, когда заходит речь о вас…
– Почему он ненавидит Татаринова, Леонтьева, Иванова? Ненавидел покойного Виктора Воробьева?
– Но вы действительно редко ходите в Союз писателей…
– Зачем туда ходить?! – взорвался Казаков. – Чтобы попадаться на глаза руководителям, доставать из портфеля подписанные книги и дарить начальству?..
Он так же быстро и остыл, сообразив, что Илья Георгиевич все равно его не поймет. Десятилетиями создавалась в Союзе писателей группа, которая владеет большинством голосов при тайном голосовании в выборные органы Союза
Оказывается, очень трудно иногда определить, какая талантливая книжка, а какая – серая. И есть только один истинный критик – это читатель. Он никогда не ошибается, всегда плохую книгу отличит от талантливой. Но читатель не имеет возможности громко в печати выразить свое мнение, читатель ограничивается письмами в издательство, автору понравившейся книги, делится своим мнением со знакомыми, способствуя популярности писателя, но пройдут долгие годы, прежде чем мнение читателя станет общепризнанным.
А то, что Борисенко сняли с работы, – это хороший симптом, значит, и на искусство и литературу начинают наконец обращать серьезное внимание. Этому можно только радоваться!
Но радоваться в присутствии Ильи Георгиевича было бы невежливо, поэтому Вадим Федорович решил откланяться.
– Ну ладно, – провожая его, говорил Борисенко, – я уйду, придет другой на мое место, но разве что-либо изменится? Союз писателей – давно сложившаяся организация, и никто его структуру изменить не сможет.
– Я опять о том же самом: зачем тогда нам, писателям, вообще такой Союз писателей СССР? – не выдержал Вадим Федорович. – Уж не честнее бы тогда на каждых следующих выборах избирать на пост секретарей Союза других, малоизвестных прозаиков и поэтов, которые смогли бы быстро поправить свои дела? Как раньше цари посылали воевод в богатые губернии на «кормление». Ну я, конечно, шучу. Но в каждой шутке, как известно, есть доля правды…
– Выходит, для писателей нет никакой пользы от Союза писателей?
– От Литфонда хоть есть какая-то польза – путевки в дома творчества, бюллетени, материальная помощь, а в Союз писателей солидные литераторы практически не ходят, делать им там нечего.
– Кажется, я начинаю понимать вас… – улыбнулся Илья Георгиевич. – Вы хотели бы стать секретарем?
– Никогда! – резко возразил Казаков. – Вы меня совсем не поняли… Дело не во мне. Разве я виноват, что уродился с каким-то обостренным чувством справедливости, не могу терпеть фальши, лжи!
– Вы знаете, Вадим Федорович, что я сейчас подумал? – признался Илья Георгиевич. – Зря я не прочел ни одной вашей книги. От руководства Союза я не слышал о вас добрых слов, но от знакомых, друзей – много очень хорошего… И еще одно пришло в голову: наверное, правильно, что меня сняли с этой должности!
Вадим Федорович с любопытством взглянул на Борисенко. Такого от него он не ожидал! Привык, что все его доводы не доходили до людей типа Ильи Георгиевича, а если и доходили, то никто не хотел что-либо изменить, а уж тем более признаться, что поступает неправильно… Инерция мышления… Об этом сейчас много говорят и пишут, как и о человеческом факторе. Видно, избавиться от инерции мышления не так-то просто! Даже неглупым людям. А избавляться надо! Просто необходимо. И вот даже Борисенко это понял.
– На ваших писательских пленумах сейчас открыто заявляют, что нельзя жить по-старому, когда происходят такие позитивные сдвиги в стране, – продолжал Борисенко. – Дескать, писатели тоже должны мыслить иными категориями, жить и творить в темпе ускорения… Но мы, мол, не должны давать волю критиканам, которые как пена всплывают на поверхности нашего общего продвижения вперед. Мы должны объявить войну серости, литературной бюрократии, зажимщикам критики.
– Набор казенных фраз, – усмехнулся Казаков. – Уже придумали новый термин – пена! Все, кто будет критиковать литературных бюрократов, – это, получается, пена!