Время моей жизни

Лавриненко Анна

На небе появились маленькие облачка, а из-за дома снова донесся запах шашлыка, кто-то звал его по имени, но ему было лень вставать и идти туда, к своим друзьям, ему было лень даже отвечать им. Сейчас он хотел помечтать немного о ней, не так, как о других девушках, с которыми встречался, – совсем по-другому, но все-таки помечтать. И он закрыл глаза, чтобы снова вспомнить ее лицо. Иногда это удавалось ему без труда, иногда с некоторым напрягом, но результат-то был все равно один – он вспоминал ее.

Мы с Генкой сидели у него на балконе и, несмотря на летние сумерки,

говорили. Много и долго и не могли наговориться. Он говорил мне о ней – Даше, я говорила ему о нем – о своем Лондоне.

– Как странно все получилось, – рассказывал Генка. – Когда была зима, она только и делала, что говорила: “Мы просто ждем лета в твоей кровати”, и мне казалось, что летом действительно все будет по-другому. Но вот теперь лето… И что? Ее нет рядом. Она перестала заходить просто так, как заходила раньше. Она перестала звонить… И я ничего не смогу сделать, чтобы вернуть ее. Ничего, пока она меня об этом не попросит.

Генка рассказывал мне о ней долго, я почти плакала – так мне было грустно за него. А потом я выложила ему все. Я говорила ему не только про себя. Но и про Лялю с ее веб-дизайнером, и про Друга веб-дизайнера, которого звали Миша и который и был моим собственным

Лондоном, человеком, которого я называла Лондон.

Мы не говорили ничего друг другу в утешение, мы просто говорили про них, каждый по-своему и каждый про свое, но становилось легче.

А потом мы с Генкой напились окончательно и заснули в одной кровати, не раздеваясь. И над банкой из-под колы, которая служила нам пепельницей, еще долгое время летали эти имена: его – Даша и мой -

Лондон…

Часть 4 . Осень

14

Хотя на улице стояла осень, ярко светило солнце. Деревья стучали в окна ветвями, недоуменно тряся желтыми листьями, как будто бы удивляясь, почему же мы до сих пор сидим в аудитории. Я и сама не могла этого понять. Я пыталась сосредоточиться на лекции, но строчки расплывались у меня перед глазами, голова кружилась – перед лекцией мы выпили коробку вина на крыльце, и оно сильно дало мне в голову. Я знала, что, как только прозвенит звонок, мы кинемся в “Дом Бахуса” и купим себе еще вина – сегодня его определенно было мало.

Мне было скучно. Я пыталась придумать какие-нибудь стихи для новой песни, но это у меня не получалось. Поэт из меня никакой. Вот у Ляли

– да, талант. Она уже написала несколько классных песен для нашей группы, и мы начали их разучивать.

Незадолго до начала осени мы возобновили свои репетиции. У нас неплохо получалось, но все равно нам что-то да не нравилось. Но случилось самое главное в нашей жизни: нас пригласили выступить в ноябре с концертом в “Партизане”. И это событие затмило все остальное: любовь, учебу, родителей. Мы задвинули свои закидоны куда подальше и репетировали, бывало, до поздней ночи.

Перед одной из репетиции я сидела на крыльце универа и ждала остальных. По пути я выпила немного пива, но депресняк, который давил на меня с самого утра, так и не прошел. Вдруг на дорожке показался Миша.

Я не видела его целое лето. Он загорел и вообще выглядел сногсшибательно. За июль и август я почти сумела убедить себя, что не люблю его, что мне на него плевать, что все, что в нем только есть, – это его красота; и вообще он бабник. Но как только я увидела его, сердце болезненно сжалось, живот свело, а вся моя внешне налаженная жизнь полетела к чертям.

– Привет, – сказал он.

– Привет.

– Будешь? – Он достал пачку сигарет.

Я кивнула.

– Как лето? – спросил он.

– Нормально. А у тебя?

– Отлично.

Больше мы ни о чем не говорили – он отошел к своим друзьям. Докурив, я кинулась в туалет и там разрыдалась.

На репу пришли наши фанаты. Это были два парня, оба высокие, один рыжий, другой – черный, обычные, как сказали бы мы тогда. Они приходили и смотрели на нас, – вряд ли они были поклонниками нашего творчества и слушали ту музыку, которую мы играли, – наверное, им просто нравились мы. И две девчонки, – кажется с первого курса, – приходили смотреть на Билли, – в этом я была уверена на сто процентов, – они смотрели на него во все глаза, а потом что-то шептали друг другу на ухо.

После репетиции мы пили в актовом зале. Наши фанаты уже ушли.

Вообще-то девчонки хотели остаться и долго разговаривали с Билли, пока мы ходили в “Бахус” за вином себе и пивом для ребят, но как только мы вернулись, они все-таки свалили.

Заглянула Ленка. Кирилл в это время потягивал “Балтику” из бутылки и довольно смеялся. Принцесса вела себя на удивление тихо и мирно, она не возмущалась, не устраивала скандалов – она просто села рядом с

Кириллом и, вертя в руках одну из его барабанных палочек, молчала весь вечер. Генка тоже был хмурый.

К десяти вечера все потихоньку разошлись, а я не могла успокоиться – я не могла забыть его карие глаза, черные волосы, и даже дыхание перехватывало, когда я думала о нем. Я сидела на сцене и допивала вино. Прямо из бутылки. Подошла Ляля, села рядом, укоризненно покачала головой, глянув на бутылку в моей руке, как бы упрекая меня за пьянство, и тут же непонятно откуда достала пластиковый стаканчик. Я поняла ее без слов и наполнила стаканчик до краев. Мы молча пили вино и болтали ногами, не разговаривали ни о чем. Я ждала, когда она расскажет сама, куда ходила на два часа, она ждала, когда я спрошу. Но я не стала спрашивать, а она не захотела говорить, и поэтому мы молчали.

15

Даша встала с постели и начала одеваться. Она не хотела смотреть на

Сашку, – не потому что он был ей противен, а потому что она была противна сама себе.

– Ты куда? – спросил он, не открывая глаз.

– Отвези меня домой.

– Зачем? Ты же сказала, что останешься на ночь. Что-то не так?

– Да. Я тебя прошу.

Она уже полностью оделась и ждала, когда встанет Сашка. Сашка неохотно поднялся с постели и натянул джинсы.

Когда они вышли на улицу, хлестал дождь. Сашка шелкнул сигнализацией. Они проехали, наверное, всего минут пять, как она попросила: