Время московское
Шрифт:
Молитва закончилась, и все зазвенели ложками. Ложки, кстати, как и вся остальная посуда, были металлическими, то ли оловянными, то ли серебряными, точнее он не разобрал. Девчонки, стоящие за мелкими, помогали им есть, следя за тем, чтобы те ложку мимо рта не проносили. Тем же самым, похоже, собиралась заниматься и Фленушка, но Сашка прекрасно управлялся сам, чем в очередной раз, кажется, удивил всех присутствующих. Трапеза протекала чинно, неспешно и завершилась банальным, осточертевшим Сашке за время армейской службы, компотом из сухофруктов.
— Так где все-таки Иван?
В невольно возникшей после окончания обеда тишине этот невинный с виду вопрос
Николай, всем своим видом демонстрируя, что этот вопрос его не касается, аккуратно обстругивал огромным кинжалом какую-то палочку, потом самозабвенно ковырялся ею в зубах, время от времени цокая языком. Похоже, он только и ждал удобного момента, чтобы смыться из-за стола.
— Да он с утра еще уехал на пристань, на Москву-реку, — наконец-то не выдержала его супруга. С начала обеда это были ее первые слова. И, как оказалось, не последние. — Все с этим купчишкой сурожским… С Некоматкой… Подбивает тот его на нехорошее… С утра завтрашнего отплывать собираются… В Сарай… И мой с ними…
— Зачем? — Голос хозяйки, казалось, оледенел настолько, что Сашке даже послышался холодный звон соприкоснувшихся льдинок. — Николай, слышишь? Отвечай!
— Ну что вы, мама… — Николаю все же отмолчаться не удалось. — Почему сразу нехорошее?.. И Некомат Сурожанин вполне достойный человек… Он Ивана деньгами ссужает.
— Для чего Ивану деньги? И зачем вы едете в Сарай? — продолжала давить на сына хозяйка дома.
«Ох, крута тетенька, — подумал Сашка. — Навроде нашего комбата, подполковника Кубасова». Наконец Николай, как будто решившись на нечто важное, глубоко вздохнул и, словно боясь, что его перебьют, скороговоркой выпалил:
— Иван решил отъехать в Орду и объявить там себя темником. [1] А деньги нужны ему, чтобы раздать нужным людям.
На удивление, голос матери потеплел, в нем даже зазвучала игривая нотка:
— То-то он второй день как вернулся от князя Дмитрия, а времени не нашел и двух слов матери сказать. Темником, говоришь… Небось не только темником, но и царем. Да?
— Да! — запальчиво выкрикнул Николай. — Он имеет на это право! Наш отец был и темником, и царем! Целый год ждал Иван после смерти отца. По-хорошему хотел все сделать. И чего дождался? Отменил князь Дмитрий своим указом сан тысяцкого! [2] Теперь сам Дмитрий будет в Костроме великим князем, а в Орде — тысяцким и царем.
1
Темник — командующий крупным воинским соединением («тьма» — 10 000).
2
Тысяцкий — генерал. Сан передавался по наследству.
— Так ведь исстари так было, с самого Георгия Даниловича, хана Кингиса, — усталым голосом мудрого, много видавшего человека перебила мать его.
— Исстари разное было. И так, и эдак. Да что нам исстари… Отец наш был тысяцким и объявил себя царем. А мы наследуем ему!
— Наследуете ему… Понятно… Ох-хо-хо, грехи мои тяжкие… — Она оглянулась на Манефу и негромко распорядилась: — Детей забери. — Дождавшись, пока прислуга исчезнет и в зале останутся одни взрослые, она тихонечко осведомилась: — А не думал ли ты, дорогой мой сынок, что ваш отец, если б хотел того, то не помер бы в одночасье, не оставив после себя духовной? [3] — И вдруг взревела, как ротный на плацу: — Дурак! Ты понимаешь, что это — война?
3
Духовная — завещание.
— Подумаешь, — легкомысленно пожав плечами, ответил Николай, — война. А то князья друг с другом мало дерутся…
— Ты что же, не видишь разницы? Одно дело, когда князья наскакивают друг на друга с дружиной в две-три тысячи человек, и совсем другое, когда вся стотысячная Орда на Русь явится. Да со стороны князя Дмитрия столько же… Так после такой войны от Руси, почитай, ничего и не останется. Над кем царствовать тогда будете? — Николай молчал. — Отец ваш царем себя в Орде провозгласил, потому что княжонок Дмитрий тогда одиннадцатилетним мальчонкой был, алчными соседями-родственниками окруженный, аки волками голодными. Смуты ваш отец старался не допустить. Чтоб князья не разорвали Русь на части, не залили ее кровью.
Запал у Николая несколько поугас, но он все-таки продолжал упорствовать:
— Все равно, неправ князь Дмитрий. Испокон веков род Вельяминовых носил сан тысяцкого и место темника в Орде занимал. Не имел он права нас сана лишать! Это за что же? За честную службу?
— Ты прав, сынок, испокон веков Вельяминовы были тысяцкими. Но чего не водилось в роду Вельяминовых-Воронцовых, так это дураков и предателей.
— О чем вы говорите, мама? — возмутился Николай. — О каких предателях?
— Брат твой Иван Вельяминов предатель и есть. А как еще назвать человека, на иноземные деньги собирающего войско, чтобы привести его к порогу родного дома? А ты, Николаша? Дурак — это ты. И дурнее тебя нету на всем белом свете. Иван-то хоть царем станет. А ты кем? Жар для него будешь из огня загребать? — Она перевела дух и вновь изменила тон с насмешливого на грозный. — Можете ехать, но знай… Прокляну! И наследства себе никакого не ждите! Все отдам Тимофею вон да внуку.
«В интересные игры они тут играют», — подумалось Сашке. Но теперь уже он и сам не знал, в каком смысле употребил слово «игры» — в прямом или переносном. На короткое время в разговоре возникла пауза, и тут же вклинилась с очередной ябедой Николашина женушка.
— А еще, мама, Иван задумал боговоплощенным и богоравным себя провозгласить, наподобие ромейского императора. И идолов своих ставить, как в Ромее это заведено, и заставлять народ себе поклоняться, как Богу.
— Ох… — только и смогла произнести в один миг постаревшая на целое десятилетие женщина. Она сползла со стула на колени и, повернувшись к иконе, висевшей в красном углу, запричитала: — Прости меня, Матерь Божья… Кого на белый свет привела, кого выродила… Мамайка, чертов сын, что удумал-то! Опоганиться решил и Русь в поганых язычников превратить… Не приведи увидеть такое, Пресвятая Дева, прости меня, прости… За грехи мои… За грехи…
— Ну что вы, матушка… — Николай казался смущенным, такая реакция матери, похоже, совсем его оконфузила. — Да не убивайтесь вы так… Это же… Ну, как бы сказать… Понарошку, что ли. Ну чтоб народ попривык, чтоб достоинство свое царское упрочить. Ну не взаправду ж он себя богоравным считает. Просто этим он обозначает, что наш род тоже от Исуса происходит, а не только Рюриковичи. Да и… Все равно они там, в Орде, все язычники поганые, ну будут еще одному идолу кланяться — Мамаю-Ивану нашему. Подумаешь…