Время новой погоды
Шрифт:
– Бадди, – сказала Ронда, – мне кажется, мы едем в обратном направлении. Мне кажется, мы идем против течения времени в неправильную сторону.
И так оно и было. Сначала они попали в предыдущий вторник, потом пережили въезд в джунгли, потом – великую пустыню, потом переезд через границу, а потом – сбор в Байю. Затем они вернулись к своей первой встрече у Большого Каньона, потом…
Ронда взглянула на Бадди:
– Мы с вами раньше встречались?
– Вы кажетесь мне знакомой, – ответил Бадди. – Вероятно, мы встречались…
И тут с мощным хлопком,
Однако время уже снова утрачивало стабильность.
– Мы ведь уже прожили эту минуту? – спросил Бадди.
– Эту минуту? – переспросила Ронда. – Очнись, дружочек, сейчас уже вчера. Но мы в нем не сможем задержаться. Время опять катится дальше. Я это чувствую.
– Ох, как мне хочется, – сказал Бадди, – чтобы мы могли… посоветоваться по этим проблемам. Все это становится слишком… слишком выбивает из колеи.
– И кого бы ты предложил?
Вполне вероятно, что они оба спали и просто видели одинаковые сны или попали под гипнотическое воздействие каких-нибудь ароматных лесных цветов, только вдруг Бадди увидел, как перед их глазами из расплывчатой тьмы стала материализоваться некая фигура. Она казалась знакомой. На миг Бадди подумалось, что это кто-то из Лысых Пантер, отставших от каравана. Может, они с Рондой наконец-то нашли остальных? Но фигура продолжала затвердевать по краям, и вскоре у Бадди уже не могло быть сомнений о том, кто это: Альберт Эйнштейн – волосы, как у безумца, трубка и все такое прочее… Эйнштейн сидел на поваленном стволе в джунглях, будто тут он был на своем месте. Он испытующе смотрел на Бадди и Ронду.
– Кто-то здесь просил совета?
Бадди и Ронда сообщили ему о том, что произошло за годы со времени его последнего контакта с людьми – по крайней мере еще в живой, дышащей его ипостаси. И конечно, сообщили ему о тех проблемах, которые породило в современном мире развитие техники и технологии.
– Я очень сожалею, – сказал Бадди, – что вам так и не удалось развить вашу единую теорию поля. Может, она бы помогла.
– Ну, – сказал Альберт, – мне все-таки удалось добиться некоторого успеха с тех пор, как меня не стало. Смерть, знаете ли, дает кое-какие преимущества. Например, гораздо меньше отвлекаешься. И телефон никогда не звонит.
– Какого успеха? – спросила Ронда.
– Ну, – сказал Альберт, – например, в вопросе об измерениях. Теперь я осознал, что существуют не только обычные три пространственных измерения плюс время. Кроме них есть еще свет, сознание, музыка, боль и одержимость. – Он посчитал на пальцах. – Итого, ну-ка, посмотрим – девять.
– Девять измерений?! – спросила Ронда. – Я едва справляюсь с обычными четырьмя!
Бадди был в замешательстве.
– Одержимость? – спросил он. – Боль? Почему это – измерения?
– Потому, – ответил Альберт, – что мы должны пройти через них, чтобы попасть куда бы то ни было.
– А почему музыка? – спросила Ронда.
– Потому, что я ее люблю, – пожал плечами Альберт. Он посмотрел на них, затянулся пустой трубкой и взглянул на нее с легким отвращением. – После смерти уже не можешь курить, – сказал он. – Это один из ее недостатков. – Он вздохнул. – Ну что ж, полагаю, вы явились за советом. Можете теперь задавать вопросы. Какие угодно.
Воцарилось молчание.
– Ну же, давайте! – сказал Альберт. – Такая возможность больше не повторится.
Ронда собрала в кулак всю свою храбрость.
– Зачем, – спросила она, – существует Вселенная?
– Затем, что всем нам надо где-то жить.
– Что такое время? – спросил Бадди. – И почему мы забываем так много из того, чем жили?
– Помнить все, – ответил Альберт, – означало бы пережить это снова. С этой точки зрения вся наша жизнь есть память. Настоящее есть всего лишь момент абсолютной памяти.
– А смерть? – спросила Ронда.
– Смерть – это великое забвение.
– Реальность? – продолжал Бадди.
– Реальность сама по себе не реальна. Мысля, мы заставляем мир существовать. Вы, сэр, всего лишь идея!
Бадди взглянул на ствол под собой, пораженный, как это бревно может выдержать его хоть на миг дольше.
– А как насчет пространства и времени? – спросила Ронда.
– Существуют области пространства, где нет времени, и области времени, где нет пространства. Только в нашей Вселенной они совпадают. – Альберт задумался. – Интересно, смогла бы настоящая единая теория объединить время, гравитацию и мораль? – Он запыхтел трубкой, которая была по-прежнему пуста. – Я должен поработать над этим.
– Но как нам вернуться к нашим друзьям? – спросил Бадди. – Нам же планету надо спасать.
– Рассуждая теоретически, – сказал Альберт, – если мы сможем генерировать достаточное количество силы, противоположной силе тяжести, то стало бы возможным поменять сегодняшний четверг на прошлый понедельник.
– А нельзя сделать так, чтобы это была следующая среда? Не то нам придется еще очень много проехать, – спросила Ронда.
– Это – без проблем, – ответил Альберт. – Ладно, теперь мне надо, чтобы вы вообразили, как движетесь назад во времени, – далеко, далеко назад, когда еще не придумали чашек. Не придумали зубочисток. Не изобрели сережек. Застежек-молний. Когда еще не было никаких всасывающих устройств. Я хочу, чтобы вы испытали чувство чистого времени, не замутненное никаким жизненным опытом. Я хочу, чтобы вы испытали ощущение чистой гравитации – той гравитации, которая в самом начале втянула вас в царство формы…
Бадди, почувствовав, что сам утрачивает плотность и четкость очертаний, вообразил, что слышит, как Альберт бормочет:
– Я должен кое в чем признаться. Числа после девяноста девяти всегда казались мне какими-то неясными. Можно ли сказать, что они вообще когда-либо существовали? Возьмем, например, число 8397. Вы можете вообразить 8397 предметов? Опять-таки я почти могу вообразить девяносто девять предметов, одновременно существующих в моем мозгу в определенный момент времени. Но 8397…