Время Обреченных

Валидуда Александр Анатольевич

– Из казаков? – поинтересовался Денисов у инженера.

– Не угадали, сударь, – Тынчеров улыбнулся и откусил бутерброд. Коньяк, судя по резвости его движений и да по повеселевшим глазам, успел уже стукнуть в его головушку. – Я из мещан, ежели по старому говорить. Родился на Семиречье в станице Софиевская(4), куда батько при царе на заработки из Верного(5) в артельщики подался. Батько мой лавчонку теперь в Верном держит, бухарскими тканями торгует. Матушка сестрой милосердия в детской больнице служит. Братья да сестрёнки мои… Они малы ещё, за партами в гимназиях обретаются. Что до меня… Кончил Оренбургский горно-промышленный, получил

службу на Актюбинском медеплавильном. В тридцать шестом по направлению уехал в Жайрем, там как раз ГОК запустили. Сейчас у нас аврал. Новые мощности запускаем, геологи не мало месторождений свинцовых, баритовых и цинковых руд нашли. Вот, собственно, приходится покамест по командировкам кататься…

– В ваших краях я не был, – сказал Денисов, вытирая рот салфеткой, и перевёл взгляд на генерала. – Зато в Харбине бывал. В двадцать шестом. Я ведь на Родину через него возвращался. После октября двадцатого, когда мы в Петрограде не устояли… в Вологодщину отошли, фронт держали. А ЦИК в это время в Архангельске на английские пароходы садился… Британцы свой флот прислали. Я потом два месяца через Олонецкую губернию в Швецию пробирался, думал – кранты!… убьют по дороге. Но повезло. Из Стокгольма в Бостон, потом судьба в двадцать шестом в Китай забросила… А там как раз события назревали. Меня комминтерновцы обхаживали… А когда Ильича в Женеве застрелили, я по-тихому смылся. Решил, будь что будет и в Харбин подался…

– Смотрю, побросала-то вас судьбина, – сказал генерал.

– Да уж… А Харбин – паршивый городишко… Комары там натуральные волки!

– Харбин теперь не тот. Его теперь не узнать, – ответил Авестьянов с улыбкой. – Не чета довоенному. Разросся. Новые проспекты, новые районы, много заводиков на окраинах. Всё больше сельскохозяйственных, но и бетонных, кирпичных да метизных хватает… артелей много. Китайцев же нет вовсе, даже манз(6) не осталось, не то что лет десять назад. Натурально русский город! Крупной промышленности, понятное дело, нет, губерния-то особая, приграничная. Буферная.

– А что гоминдановцы? – спросил Денисов.

– Шалят… Погранстража у нас всегда на стороже. Только на японском участке спокойно.

– Японцы… – произнёс Денисов. – Помню в Ялте, когда нас на съёмки Ханжонков собрал, делегация из Йокогамы прибыла. Переговоры с Александром Алексеечем о Порт-Артуре вели, кино снимать хотели.

– И что? – вступил в разговор Твердов.

– Да что… Не заладилось у них. Наш профсоюз актёров предложенный сценарий отклонил. Да и цензура против высказалась.

– Как знаете, господа, а я заморскую синему вообще-то не очень… – заявил Тынчеров. – Души в них нет. Актёры есть у них великого таланта, да вот всё одно что-то… Не то…

– Хм… – Авестьянов покачал головой. – Право, Сергей Степаныч, нельзя же всех в одно стойло ставить. Есть у них, доложу я вам, неплохие кинишки.

– Есть… – Тынчеров пожал плечами. – Как не быть? Но всё одно… Не то оно.

– Правильно! – сказал Денисов. – Смотреть надо наше. Впрочем, поделюсь с вами, друзья, новостью мира синематографа. В североамериканских штатах начали снимать экранизацию "Унесённых ветром".

– Эка невидаль, – скривился Тынчеров. – Своё пусть и снимают. Лишь бы наше не трогали. А то чего доброго за "Войну и мир" примутся.

– Ну тут уж будьте спокойны, – развеселился Авестьянов, – до нашей литературы у них кишка тонка. Наше только нашим и снимать… А вот "Унесённых", когда картина выйдет,

посмотрите обязательно, – тоном наставления добавил генерал. – Не побрезгуйте.

– А как вам роман? – спросил Денисов, глядя на генерала. – Читали?

– Приходилось.

– Есть отличия с кино, – заметил Денисов. – Ленту снимают под цензурой, все негры-разбойники убраны, Ку-клукс-клана нет совершенно.

– Так у них же янки верх одержали, – улыбнулся Авестьянов, – Наш государь напрасно к этому руку приложил. Желание насолить Британии весьма понятно, но… чем оно всё обернулось? Англия-то нам всегдашний враг, но в североамериканскую Гражданскую Александру не следовало бы лезть.

– Что ему североамериканцы? – сказал Денисов. – Задворки мира. Не знал внутренней кухни. Однако эвон как Большая Игра сегодня оборачивается.

Авестьянов кивнул, а Тынчеров, не разбираясь в вопросе, откровенно заскучал. И спросил, желая сменить русло обсуждения синематографа:

– Господа, а как вам новая лента Эйзенштейна "Гибель свободы"?

– Да как… – фыркнул Денисов.

– Эйзенштейн, говорите… – не удержался от реплики Твердов. – Талант. Но враг.

– Картина не дурна как художественная, – дал оценку Авестьянов. – Да, мистер Эйзенштейн несомненно хороший ремесленник. Но талант?

– Средненько, – заявил Денисов. – А местами и серенько.

– Нет, господа, – спохватился Тынчеров, – я же не хвалю антирусскую линию в ленте и не оправдываю… С "пьяной офицернёй" бриты явно палку перегнули.

– Полно, голубчик, – с улыбкой махнул рукой Авестьянов. – Мы вас не рядим в агитаторы.

– Я всего лишь хотел спросить вашего мнения о батальных сценах.

– Оне не дурно поставлены, – ответил генерал.

– В целом – да, – согласился Денисов.

– А как вам в конце, где Туркул ведёт дроздовцев в психическую атаку?

– А вот это совершенийшая чушь! – заявил Авестьянов.

– Парад идиотов, – усмехнулся Денисов. – Они бы ещё дроздовцам барабаны выдали. И начдив впереди цепей… это даже… я прям не знаю.

– Но как же… – открыл рот Тынчеров. – А что… Не понимаю, господа.

– Что тут не понять? – рот Авестьянова скривился в злой усмешке. – Во-первых, дроздовцы шли парадными шпалерами, при этом все офицеры. Во-вторых, чтоб так по глупому гибнуть, надо быть чертовски пьяным или кокаину понюхать… Как балтийские матросики бывало… В-третьих… В-третьих, я сам бывало в психических атаках участвовал. Последний раз в двадцатом дело было, во время второго наступления на Курск. В батальоне нас в строю чуть более семидесяти осталось. Красные нас тогда огнём прижали. Под Лебедином дело было. Неделю провели в боях без продыху. Патронов по одному-два на брата, у кого их и нет вовсе. По Тростянецкому шляху нам во фланг латышский полк выдвинулся, а перед нами третий еврейский советский полк окопался. Это хорошо, что пулемёты у них наша полковая батарея накрыла, но у батарейцев патроны кончились. Капитан Троценко нас в две цепи поднял… а сам пулю в лицо поймал. Мы и пошли. Патроны добывать. Половина хлопцев в поле осталась. Потом рванули вперёд, ударили в штыки, окопы захватили, до половины батальона красных повыбили. Кто ушёл, тот ушёл. Потом… Потом два часа беспрерывные атаки отбивали, с патронами уже… Когда латыши подошли, их наши же подошедшие батальоны метким огнём встретили. В окопах огнеприпасов было навалом… На весь наш полк хватило. Собственно, вот вам и весь смысл психической атаки.