Время перемен. Часть 2
Шрифт:
– Ейным обожателем! Ах-ха-ха! – рассмеялась Люша, тут же вспомнила, какое впечатление на людей производит ее смех, смутилась, заметив испуганный взгляд Камиши, и добавила: – Чтой-то мне почему-то все это знакомым кажется…
– Так об этом как раз в романах и пишут, – успокоенно улыбнулась Камиша.
– Нет-нет, в том-то и фокус: мне этот слог как будто из жизни, а не из книжки знаком, – уточнила Люша и надолго задумалась, присев на корточки под окном.
С утра Камарич конспиративно встречался в трактире с фабрикантом, сочувствующим революции. Встреча прошла успешно, партийная касса на некоторое
Люди, которые давали деньги на свержение собственного класса и уничтожение благосклонного к ним порядка вещей, смешили Луку почти до колик и утверждали его неколебимое мнение о том, что мир устроен чрезвычайно забавно. В гостях у пифагорейцев он как-то встретил группу завернутых в полупрозрачные тряпки персонажей из числа последователей «света с Востока». Они объяснили ему, что знаемый нами мир – это всего лишь шутка какого-то восточного бога, проявление его божественной иронии. Камарич уверовал немедленно и даже подумывал о приобретении прозрачной и очень эротичной по виду тряпки (Лука имел гармоническое сложение и знал, что в полупрозрачных одеждах смотрелся бы весьма выигрышно). Но, подумав, от последнего отказался, так как был южных кровей, по натуре мерзляв и по московским погодам предпочитал пиджаки и пальто на вате.
– Послушайте, – спросил он, допивая вполне приличное, заказанное, естественно, за счет фабриканта вино, когда все дела были уже закончены, а заветный пакет перешел из рук в руки, – я, разумеется, совершенно не против, но все же интересно весьма: зачем вы это делаете?
– Я сочувствую рабочему вопросу, – буркнул фабрикант.
– Но почему?!
– Люди от Бога равны.
– И что с того?
Фабрикант говорил с заметным акцентом, с трудом подбирал русские слова. Но Камарич умел разговорить человека, заставить его рассказать о себе. Притом не казался, а на самом деле был искренне заинтересован в рассказе.
Фабрикант вырос в Лондоне. Его отец был из низов, типичный кокни, но кокни предприимчивый и энергичный. Начав мальчишкой с мелочной торговли папиросами, он к сорока пяти годам имел годовой доход двадцать пять тысяч фунтов стерлингов. Он нюхом чуял перспективы любой сделки и феноменально считал в уме. Он купил дом за десять тысяч и еще на тридцать тысяч его обставил. Он давал приемы, на которые собиралось поесть и выпить до полусотни человек всякой швали. Он по-прежнему говорил как кокни, и ни в один приличный дом ни его самого, ни его жену, ни двух его сыновей не приглашали.
В день своего пятидесятилетия он позвал сыновей в свой кабинет и сказал:
– Мальчики, вы ничего не видели, кроме старой недоброй Англии. Я уже научил вас всему, чему мог научить. Мой вам отеческий совет: уезжайте из этой страны. Чужбина не сахар, но там у вас будут деньги – я об этом позаботился – и вы сами станете наконец людьми первого сорта. Решайте.
– Спасибо, отец. Ты прав, как всегда. Мы поедем в Северо-Американские штаты, присмотримся к тамошнему предпринимательству, потом создадим собственную компанию и станем совладельцами. Назовем ее «Ф. Такер и сыновья», – сказал старший сын.
– Я не поеду в Америку, – подумав, сказал младший.
Ему надоело всю жизнь быть на вторых ролях. В раннем детстве он донашивал штаны брата. Теперь брат передавал ему своих надоевших любовниц из белошвейных мастерских и бакалейных лавок по соседству. К тому же и отец и мать традиционно для английских родителей уделяли почти все свое внимание воспитанию старшего сына. Младший рос как трава.
– И
Ему захотелось хоть раз в жизни удивить отца, сделать так, чтобы он его заметил как отдельную личность.
– Я поеду в Россию, – сказал он. – Там на подъеме промышленность. Там нет ограничений для иностранцев. Наоборот, закон и Кабинет благоприятствуют иностранным вложениям. Я уже начал изучать русский язык.
Отец удивился чрезвычайно. Старший брат впервые смотрел на него, открыв рот. Он законно торжествовал.
– Я за равные возможности для всех, – сказал Камаричу англичанин, владелец трех текстильных фабрик, трех пароходов, двух доходных домов и небольшого коммерческого банка. – Мне нравится социализм. Человеку не нужны деньги сами по себе. Ему нужно достоинство. Россия более подходящая для социализма страна, чем Англия. У вас меньше перегородок, их легче сломать.
Камарич долго и весело смеялся. Настроение у него после этого разговора было превосходным.
– Я знаю доподлинно, вы, Люба, на улицу одна гулять ходили, а Камишка всем говорила, что спите, – протараторила маленькая носатая Луиза, схватив Люшу за руку. – Но вы не бойтесь, я не доносчица, никому не скажу, а в другой раз для вас ловчее Камишки все устрою. А вы мне за то… – Девочка запнулась.
– Ну, Лиза, – ободрила ее Люша. – Что ж вы хотите?
– Я хочу, чтоб вы мне одной все по правде рассказали.
– По правде? В каком же смысле? И про что?
– Про все. Вы ведь – я у папы в кабинете за портьерой подслушала – и на баррикадах были. И про любовь тоже, как оно все устроено. Мне знать надо. Камишка дура романтическая, но ее только пожалеть – все равно она помрет скоро и до самого интересного нипочем не доживет.
– А что ж это – самое интересное? – полюбопытствовала Люша.
– А вы будто не знаете, – недоверчиво, полуотвернувшись, из-за носа, как из-за угла, взглянула Луиза. – Революция случится, или война, или еще что-нибудь важное. Скоро уже. Бах-трах, и все развалится! Наши только вид делают, что им нипочем, но все знают, даже Эннин обожатель опрокинутый о том пишет…
– Ну, про баррикады я вам, пожалуй, могу и рассказать, – решила Люша.
Двенадцатилетняя Луиза отчего-то напомнила ей поповну Машу. Но ничего дурного. Люша и сама считала, что если рай и ад существуют, то ад – местечко уж всяко поинтереснее рая. И доказывала свои убеждения делом.
Домашняя девочка Лиза (ее даже в гимназию пока не отдали, учили дома) моментально «подсела» на Люшины рассказы, как кокаинист на кокаин. Ходила за девушкой хвостиком, готова была выполнить любые желания, лишь бы услышать описание еще одной порции Люшиных приключений. Люша сперва сторожилась, а потом почти перестала – Луиза, дав слово, и вправду никому из домашних ничего не пересказывала, а самые «соленые» моменты Люшиной жизни (из тех, разумеется, которые девушка считала все же возможным описать) принимала с наибольшим воодушевлением и интересом. Иногда обожание Лизы утомляло, но Люша пока терпела: кто знает, когда настанет случай и пригодится. Ведь Камиша, другая ее конфидентка в обширном клане Осоргиных – Гвиечелли, была слишком добродетельна и слишком слаба, в любой момент могла выйти из жизненной игры и слечь в постель.