Шрифт:
Она остановилась перед большим зеркалом и посмотрела на свое отражение. На нее глядела женщина, созданная Винсентом. Как ни странно, многие считают, что вместе с внешностью меняется и внутреннее содержание. Однако это не так. Ее нынешний облик заставляет забыть о множестве других Венди Рэббитс, но они продолжают жить в глубине ее души.
Вот неотесанная, некультурная молодая женщина, которую встретил Винсент. Венди все еще видела ее за собственной холеной, безукоризненной внешностью. Беспризорницу, знающую все людские уловки и умеющую их избегать. Привыкшую жить без документов. Эксплуатация — самое
Зеркало замерцало, когда Венди отправилась в более далекое прошлое… Вот испуганная девушка, нашедшая убежище в цирке Мазини и пытающаяся освоить окружающий мир, найти общий язык с разными людьми, привыкнуть к разным местам и разным обычаям. Невозможно перечислить все, с чем она столкнулась, сбежав из лагеря, где все было строго по ранжиру.
В мозгу воскресли полузабытые воспоминания о еще более раннем периоде ее жизни… Дисциплина, подчинение, постоянное требование уважать добрых учителей, тайное сопротивление, мятежность и необходимость скрывать это, пока она не станет достаточно большой, чтобы сбежать.
— Эй, ты, рыжая, почаще опускай глаза, девочка!
Венди вспомнила себя шестилетней, глазастой и худенькой. Она не могла скрыть свои волосы. Просто заплетала их в косу, чтобы они были не так заметны. Но опускать глаза она научилась, потому что это помогало утаивать мысли и чувства.
Она получила этот урок у своей первой старшей воспитательницы, которая безошибочно распознала в ней мятежный дух. Склонять голову, слушаться, ходить по струнке, не привлекать к себе внимания. Только так можно было оставаться в призрачном мире, который она построила для себя.
Она не помнила, когда впервые поверила в то, что за стенами лагеря скрывается другая жизнь, светлая и хорошая. Подросткам говорили, что забор защищает их от зла. Но подростки приходили и уходили, ничуть не задумываясь о том, что их ждет за забором. Она твердо знала, что как только немного подрастет, то сразу же уйдет и все узнает сама.
Так она и сделала.
И узнала, что забор был нужен вовсе не для защиты. Он олицетворял собой власть. Лагерь был тюрьмой, хотя и не очень строгой. Но в тюрьму она больше не попадет ни за что! При одной мысли о том, что она может снова оказаться за забором, у Венди начинали трястись поджилки. Самым главным для нее стала свобода. Впрочем, может быть, так было всегда? Может быть, это стремление было заложено в ее генах, раз с ним ничего не смогла поделать даже лагерная дисциплина?
Но откуда взялись эти гены? Если бы ее отец и мать жили в лагере, она никогда не узнала бы их, а они никогда не узнали бы ее. Ни у кого из тех, кого она видела, не было рыжих волос, но она знала, что такое бывает. Какими они были, мужчина и женщина, которые создали ее?
Зеркало не отвечало на такие вопросы.
Они были навсегда потеряны для Венди.
Сознание Венди тронулось в обратный путь, сквозь слои прошлого, к смотревшему на нее отражению… К скульптуре, вылепленной Винсентом из глины, которой она была и которой осталась, несмотря на новую форму. Такое мог сделать только Винсент. Без него стало трудно поддерживать этот образ. Верить в него.
1
Няня?
Этот вопрос не давал покоя Нору Нортону в течение всех двенадцати часов полета из Сан-Паулу в Уэллингтон. Он вертелся у Нора в голове с момента прочтения дедушкиного завещания, вместе с другими официальными бумагами присланного адвокатом. А теперь, когда до возвращения домой и получения ответа было рукой подать, этот вопрос снова встал перед ним во всей своей остроте.
Какого черта деду в последние два года его жизни понадобилось нанимать няню? И почему она включена в завещание наряду с другими домочадцами, о которых обязан позаботиться он, Нор?
Эта няня не лезет ни в какие ворота. В доме деда вообще не было детей. Во всяком случае, Нор слыхом о них не слыхивал. И в завещании никто из детей не упоминается. Поэтому включать в список няню, кем бы она ни была, наряду с другими слугами (которых Нор обязан был содержать по крайней мере еще один год, если не до конца жизни) казалось очень странным.
С остальными все более или менее понятно. Нор с симпатией относился к миссис Севенсон, которая целую вечность была экономкой деда. Дворецкий Бартлетт и шофер Оливер работали у Винсента немногим меньше. А о том, чтобы разлучить главного садовника мистера Бэрри с его любимыми клумбами, и подумать невозможно. Каждый из них заслуживает всяческого уважения. Но при чем тут невесть откуда взявшаяся няня, которой не за кем присматривать?
Как бишь ее зовут? Гвендолен Рэббитс. Гвендолен… Имя немодное, впору только старой деве. А фамилия напоминает кролика… Какая там, к черту, няня? Наверняка женщина, пережившая тяжелые времена. Дед имел обыкновение время от времени помогать таким людям. Но содержать ее два года и включить в завещание — пожалуй, это уж слишком.
— Посадка в аэропорту Уэллингтона строго по расписанию, — объявил командир корабля. — Погода хорошая, температура по Цельсию плюс девятнадцать градусов. Прогноз на сегодняшний день…
Нор посмотрел в окно самолета и ощутил невыразимую печаль. Печаль, которую сдерживал, с тех пор как получил горестную весть. Внизу раскинулся Уэллингтон. Красные крыши, порт, мост, оперный театр… Эта панорама всегда означала для него возвращение домой. Но олицетворением дома был Винсент Нортон, который вырастил внука, осиротевшего в восемь лет, и научил его относиться к миру как к огромному теннисному корту.
Нор понимал, что лишился очень многого. Дед был для него не просто родственником, но добрым и благородным человеком. Винсент Нортон жил щедро и все делал от души. С таким характером деду следовало бы жить и жить.
Винсент… По нынешним временам имечко не очень. В семье Нортонов мужчинам давали странные имена. Собственное имя частенько заставляло Нора морщиться, но дед искренне радовался своему имени.
— Оно означает «победитель», мой мальчик. А я всегда любил побеждать. Любил жизнь и относился к ней, как к игре.
Винсент неуклонно придерживался этого принципа, столь естественного для его артистической натуры. В глубине его не по возрасту молодых глаз всегда плясали лукавые искорки. Неужели его больше нет? Господи, как больно, что дед умер без него!