Время Путина
Шрифт:
9 ноября 1989 года утром секретарь ЦК СЕПГ Гюнтер Шабовский сообщил на пресс-конференции о том, что руководство страны приняло решение упростить порядок выезда граждан ГДР за рубеж. После этого заявления тысячи граждан республики устремились к пропускным пунктам вдоль Берлинской стены. На одном из пропускных пунктов командир пограничной заставы, не выдержав психологического напряжения и без приказа сверху, распорядился поднять шлагбаум. Толпа ринулась на улицы Западного Берлина. По всему миру шли телеграммы-молнии: «Граждане ГДР тысячами бегут в Западный Берлин», «Толпы штурмуют новые контрольно-пропускные пункты», «По стене беспрепятственно гуляют юноши и девушки», «Поезда с желающими покинуть ГДР отправляются из Праги и Варшавы». Тысячи корреспондентов из западных стран ринулись в Берлин, чтобы заснять и описать в своих репортажах эти события.
Под прицелом телекамер и в свете фотовспышек молодые немцы из Восточного и Западного Берлина, объединившись в группы и получив разного рода инструменты, главным образом ломы и молотки, начали откалывать от Берлинской стены куски и целые плиты из бетона.
Полная растерянность царила в эти дни не только в высших структурах власти ГДР. Не знали, что делать, и Михаил Горбачев, и его окружение. У советского лидера на ноябрь и декабрь было намечено множество встреч и переговоров, в том числе и с президентом США Джорджем Бушем-старшим на Мальте. Но о чем говорить, если за спиной, в центре Европы, рушится союзное государство, да и вся система Варшавского договора трещит по швам. На территории ГДР располагалось не только несколько мощных разведывательных структур с пятью-шестью тысячами сотрудников разведки. Здесь находилась 300-тысячная армейская группировка со всеми видами оружия, включая атомное. Тем не менее Михаил Горбачев не изменил графика своих поездок и встреч. Он нашел возможным провести два дня в Канаде и в беседе с премьером Б. Малруни произнес весьма странную фразу: «Что касается германского вопроса, то это не актуальный вопрос сегодняшнего дня. Сегодня реальностью являются два немецких государства, входящие в ООН и в существующие военно-политические структуры». Еще через три дня, находясь в Италии, в беседе с премьером Джулио Андреотти М. Горбачев снова уклонился от обсуждения германских проблем: «Я прямо сказал: воссоединение ФРГ и ГДР — это не актуальный вопрос» [43] . Советские войска в Германии получили приказ — оставаться в казармах и не вмешиваться во внутринемецкие дела. Не имели ясных директив и органы внешней разведки. События, которые происходили вокруг них, не были предусмотрены ни в каких инструкциях.
43
Новая и новейшая история. 2004. № 1. С. 15.
В декабре 1989 года демонстрации и беспорядки стали происходить и в Дрездене. Было очевидно, что многие из этих событий дирижируются из Западного Берлина и из Бонна, однако немало разного рода эксцессов возникало стихийно. Вот как описывал позднее сам Владимир Путин сложившуюся ситуацию: «Вечер, когда возбужденные немцы подошли к нашему зданию в Дрездене, я помню очень хорошо. Это было в декабре 1989 года. Ближе к ночи. Перед этим толпа только-только разгромила окружное управление МГБ и забрала оттуда оружие, которое оказалось неизвестно в чьих руках. Ничего хорошего это не сулило. В толпе могли оказаться провокаторы или пьяные. В ту ночь именно я был старшим на нашем объекте, так как около девяти часов вечера начальник уехал за город и мы его не смогли найти. В Дрездене стоял штаб советской танковой армии. Я позвонил командующему и рассказал о событиях, которые развивались вокруг здания, добавив, что если мы что-нибудь не предпримем, то может случиться непоправимое. Тогда же я попросил прислать солдат для охраны, чтобы не доводить дело до прямых столкновений. И вдруг получил неожиданный ответ: “Этого сделать не можем, потому что нет команды из Москвы. Сейчас все выясню и позвоню”, — заключил командующий. Через некоторое время, так и не дождавшись от него ответа, я позвонил командующему еще раз: “Ну, как?”. И получаю совершенно ошеломляющий ответ: “Москву запросил, но Москва молчит”. А дело шло уже к ночи. “И что делать будем?” — спрашиваю. “Пока ничем помочь не могу”, — отвечает командующий. И здесь я со всей отчетливостью осознал, что мы брошены и никто не принимает решения.
Объект охраняла небольшая группа пограничников, которых я поднял по тревоге. Они, как и положено в таком случае, разобрали оружие, гранаты, боеприпасы, открыли окна и выставили в них стволы автоматов.
А я вышел к забору разговаривать с толпой. Если честно, то в тот момент это был для меня очень серьезный выбор. С одной стороны, можно было, забаррикадировавшись, заняв круговую оборону и, не вступая ни в какие переговоры, действовать по соответствующей инструкции. Да, определенно были бы жертвы со стороны нападавших, но формально, по закону, мы были бы абсолютно правы, так как следовали строго тем официальным установкам, которые предполагались на случай штурма здания. Но дело в том, что переговоры с агрессивной толпой не были прописаны ни в одной нашей инструкции. И подобная инициатива, если бы дело приняло печальный оборот, была бы жестоко наказана вышестоящим начальством. Под суд, наверное, не отдали бы, но со службы определенно выгнали бы с позором и без всякой пенсии. В принципе со мной могли бы расправиться как угодно. Поэтому, выходя к людям на улице, я прекрасно понимал, что рискую не только карьерой, но и будущим своей семьи. Но я посчитал, что сохранить жизни тех, чьи дела лежали у меня на столе, и других, кто определенно собирался штурмовать здание, — это дороже любой карьеры. В тот момент я твердо для себя решил, что карьерой надо пожертвовать. Никакая карьера не стоит даже одной человеческой жизни» [44] .
44
Блоцкий О. М. Указ. соч. С. 259–264.
Коллеги уговаривали В. Путина не выходить к толпе. Его могли и убить, и взять в заложники. «Что нам в таком случае делать? Как тебя из толпы вытаскивать?» Но Путин вышел, решив говорить с людьми, глядя им прямо в глаза.
«Когда я подошел к толпе, — свидетельствовал В. Путин, — меня начали спрашивать, кто я и что это за здание.
— Советский военный объект, — ответил я.
— Почему у вас машины с немецкими номерами?
— По соответствующему договору.
— А вы кто такой?
— Переводчик.
— Переводчики так хорошо по-немецки не говорят.
— Я еще раз вам повторяю, что у нас соответствующий межгосударственный договор, и я вас прошу вести себя прилично, не переходить границ. У нас есть определенные правила поведения, и еще раз повторяю — это не имеет ничего общего ни с МГБ, ни с армией ГДР. Это советский военный объект, который является экстерриториальным.
А потом мы с вооруженным солдатом, которому я тихо отдал приказ демонстративно перезарядить автомат, повернулись и медленно пошли в здание. Но люди не расходились еще достаточно долго. Впрочем, попытку штурмовать здание они тоже оставили. И это было самым главным в тот момент» [45] .
45
Там же. С. 264–265.
Несколько позже командующий танковой армией все же прислал две машины с десантниками, которые встали по периметру здания. Толпа исчезла. На следующее утро В. Путин и его подчиненные начали уничтожать имевшиеся в здании документы. Что-то еще ранее удалось отправить в Москву, но все другие бумаги надо было, согласно инструкции, уничтожить. «Мы все уничтожили, — говорил позже В. Путин, — все наши связи, контакты, все наши агентурные сети. Я лично сжег огромное количество материалов. Мы жгли столько, что печка лопнула. Жгли днем и ночью. Все наиболее ценное было вывезено в Москву. Но оперативного значения и интереса это уже не представляло — все контакты прерваны, работа с источниками информации прекращена по соображениям безопасности, материалы уничтожены или сданы в архив. Аминь!» [46] .
46
Коммерсантъ-Власть. 2000. 14 марта. С. 9.
Вскоре после этих событий Владимир Путин вернулся в СССР. Это было в самом конце января 1990 года или в первые дни февраля. Ему предложили работу в Москве или в Ленинграде — на выбор. Как сам В. В. Путин, так и его жена решили ехать в Ленинград. Владимир Путин продолжал оставаться кадровым работником КГБ, хотя заработную здесь ему выдавали не слишком регулярно.
Глава третья
В питерской мэрии. Путин и Собчак
Возвращение в Ленинград
Владимир Путин вернулся в Ленинград с чувством разочарования, раздражения или даже изумления. Сам он говорил об этом позднее весьма сдержанно. «Почему я позднее отказался от работы в Москве, в центральном аппарате? Мне же предлагали. Но я уже понимал, что будущего у этой системы нет. У страны нет будущего. А сидеть внутри системы и ждать ее распада… Это очень тяжело» [47] . С самыми близкими друзьями В. Путин был откровенен. Сергей Ролдугин вспоминал: «Помню, с какой болью и негодованием Володя говорил о том, как наши сдали всю разведку в Германии. Он говорил: “Так вообще нельзя делать! Как же можно? Понимаю, что я могу ошибиться, но как могут ошибиться те, о ком мы думаем как о высочайших профессионалах”. Он был очень разочарован» [48] .
47
От первого лица. С. 75.
48
Там же.
Владимир Путин не мог не видеть и того, что уход советских войск из Германии, а также свертывание всех советских структур в странах Восточной Европы сопровождались, с одной стороны, безразличием к судьбе многих тысяч простых офицеров, а с другой стороны — разграблением имущества и материальных ценностей армии, в котором принимали участие не только руководители разного рода складов и военторгов, но и командиры полков, дивизий и армий, а также отдельные руководители спецслужб. Это была отвратительная вакханалия, на которую московские власти старались не обращать внимания. Что мог думать и чувствовать, видя все это, честный и смелый офицер-разведчик, отдавший Службе уже 15 лет своей жизни?!