Время собирать камни
Шрифт:
— Ну ты, Петр, раздался! — заметил Виктор с усмешкой.
— Кормлю хорошо, вот и поправляется, — затараторила Глафира. — И правильно, хорошего человека должно быть много. А вот ты, Витя, почти не изменился, только поседел. Что, семейная жизнь довела?
И она захихикала.
Виктор отшутился, сказал пару комплиментов Глафире, и они пошли осматривать дом. Бросив несколько взглядов на жену, он сразу понял, что вечером будет скандал, сам же испытывал искреннее удовольствие, наблюдая за Рыбкиными и внимательно разглядывая их жилище. Хохоча про себя, внешне Виктор оставался серьезным, внимательным, слушал бред,
Тоня устала уже через пятнадцать минут. Дом был жуткий, со множеством безликих картин на стенах в тяжелых золоченых рамах, с зеркалами в самых неожиданных местах, с огромной кроватью под балдахином, которую им с гордостью продемонстрировала хозяйка. Виктор заинтересованно осмотрел ложе и обратил внимание на большую золоченую букву «R», выгравированную на спинке кровати из красного дерева.
— «Эр» — это в смысле «Роялти»? — поинтересовался он. — Ее королевское величество? Знак королевы в Англии, — объяснил он Тоне, вопросительно посмотревшей на него. — Ну да, правильно, если все выдержано в английском стиле, то почему же кровать должна быть исключением?
— Никакое и не «Роялти», — ответил Петр.
— А что же?
— Догадайся, — хихикая, предложила Глафира. — Попробуй, ты же умный. Ну, ведь так просто!
Виктор постоял, наморщив лоб, потом сказал:
— Сдаюсь. Ну, расшифруйте.
— Рыбкины, — внушительно произнес Петр.
— Не понял…
— Что не понял? Фамилию нашу забыл? Рыбкины мы, а «эр» — первая буква фамилии.
Виктор перевел взгляд с ухмыляющейся Глафиры на спинку кровати, и в глазах его что-то промелькнуло.
— Ах Рыбкины! — медленно проговорил он. — Ну конечно, как же я сразу не догадался!
Рот его начал странно подергиваться, и Тоня с тревогой посмотрела на мужа.
— Рыбкины, значит… — широко улыбаясь, повторил он. — Вот это да, ребята! Вот это мысль! Слушай, Тонь, давай и мы с тобой на кровати букву «че» напишем, чтобы все серьезно было, а? Вообще-то нет, в английском алфавите такой буквы нет, а две писать…
— Ну, значит, не судьба тебе! — довольно заметил Петр. — Свое что-нибудь придумай, а не воруй идеи у других.
Тоня, понявшая, что муж издевается почти в открытую, ожидала его следующей реплики, но Виктор промолчал.
— Тоня, а вы что же ничего не говорите? Вам нравится наша скромная спаленка? — светски осведомилась Глафира.
— У вас, наверное, детей много, — негромко сказала Тоня, глядя на огромную кровать, размером почти со всю комнату.
— Каких детей? — удивилась Глафира, высоко подняв нарисованные брови.
— Ну, как каких — ваших, конечно.
— А при чем здесь кровать и дети?
— Ни
Петр и Глафира глядели на нее, как на ненормальную, но она постаралась изо всех сил сохранить серьезный вид и перевела взгляд на картину, на которой толстая голая баба, спиной к зрителям, рассматривала свое отражение в маленьком зеркальце. У Тоня мелькнула мысль, что натурой служила хозяйка дома. За ее спиной Виктор болтал с Глафирой, а ее муж тяжелым взглядом смотрел Тоне в затылок.
— Нет, я так и не понял, при чем здесь дети, — неожиданно сказал он спустя несколько минут.
Тоня обернулась к нему:
— Что?
— Говорю, про детей я шутку не понял. Может, я дурак? Объясните.
— А я и не шутила, — стараясь глядеть прямо ему в глаза, ответила Тоня. Почему-то выдерживать его взгляд было тяжело, и ей хотелось посмотреть в сторону. И что ее за язык тянуло? — У вас такой дом большой, семья хорошая, сразу видно, жена о вас заботится, вот я и решила, что в такой семье должно быть много детей.
— А-а… — успокаиваясь, качнул головой Петр, чем напомнил Виктору быка, которого угомонил пастух. — Нет, детей у нас нет. Пока. Потом, может, будут.
Неприятная тема была исчерпана, и Тоню с Виктором посадили за стол.
Через час Тоне казалось, что она провела в этом доме по меньшей мере неделю, ужасно хотелось уйти отсюда, но Виктор активно интересовался делами Рыбкиных, расспрашивал о бизнесе, выражал восхищение. Глафира принимала все за чистую монету, но Тоня не поручилась бы, что ее муж тоже поддался обаянию Виктора. Тот мало говорил, много ел и иногда, когда Виктор особенно пылко отзывался об очередной идее Глафиры, пристально смотрел на него маленькими глазками неопределенного цвета. С Тоней он почти не разговаривал, только изредка просил передать то салат, то жареную курицу.
«Неприятный человек, — решила Тоня. — Даже сидеть с ним рядом тяжело. Словно давит что-то. Наверное, идея отдать несчастную бабушку в психушку принадлежала ему». На Глафиру она вообще старалась смотреть как можно меньше и испытала огромное облегчение, когда наконец-то можно было выйти из-за стола.
«Глашка, конечно, дура полная, — думал Виктор, — а вот к супругу ее стоит присмотреться. Увалень увальнем, конечно, деревенщина полная, но бизнес у него идет, причем неплохо, значит, мозги в голове есть. Только его нельзя из себя выводить, он как бык становится. И шуток в свой адрес не понимает наверняка». И Виктор выразил Глафире восхищение ее кулинарными способностями, получив в ответ приглашение заходить почаще.
На обратном пути Тоня молчала, дома сразу легла, завернувшись в плед, а вечером пыталась отчитать Виктора и… получила жесткий отпор. Виктор сообщил ей, что она к своим без малого тридцати годам вести себя как воспитанный человек не научилась, если в неинтересном ей обществе не может убедительно изобразить оживление и хотя бы мало-мальски поддержать обычный треп. Тема детей, как он сказал, для тактичных людей является запретной, если только сами хозяева ее не затрагивают, потому что у людей может быть тысяча причин, по которым у них нет наследников, и можно изрядно испортить людям настроение, если, например, у тех проблемы со здоровьем. («Раньше я думал, что ты понимаешь такие вещи!»)