Время собираться
Шрифт:
Часов не было. Перед ним была голая, облупившаяся стена, вся в пятнах грязи и трещинах. На миг ему стало страшно. Он быстро сел. В другом конце комнаты спал Карл. Его светловолосая голова пряталась под одеялами, видна была лишь рука, во всю длину свисавшая с кровати. Пошарив по полу, Верн нашел очки. Пристроив их на нос, он стал медленно выбираться из постели.
Было только восемь часов. Он вернулся, сел рядом со своей одеждой, ворохом сваленной на пустой кровати, и, зевая, потер руки. День был солнечный и теплый. В окно были видны деревья
Восемь часов – какая рань! Годами он просыпался так по обязанности, но теперь нужды в этом больше не было. Не было больше дела, к которому следовало приступать. Все осталось позади, в прошлом. Он разжал пальцы, и его рубаха упала на пол. Зачем он вообще встал? Для чего? Делать все равно нечего.
Он прошлепал назад к своей кровати, скользнул в постель и натянул на голову одеяло. Карл немного пошевелился во сне. Верн стал смотреть на него. Какой он длинный! Голова и ноги торчат с разных концов кровати. Он улыбнулся.
Глядя на юношу, который похрапывал, разбросавшись на постели, Верн опять вспомнил Тедди. Его улыбка погасла. В тот вечер, вернувшись домой, он застал ее в своей постели, где она спала без задних ног. Грязная и пьяная.
Он отпустил себя назад в прошлое.
Ее туфли валялись рядом. Юбка задралась до талии, оголив худые белые ноги. Чулки сползли, они сморщились и обвисли.
Верн вышел в прихожую и запер входную дверь. Потом вернулся в спальню. Она перевернулась, так что ее лицо было теперь обращено в другую сторону. Но дышала она по-прежнему тяжело. Что подумал управляющий? Понял ли он, что она пьяна? Или решил, что она нездорова?
Почему она пришла к нему?
Он присел на край кровати. Трудно было совместить ее с Доном Филдом. Дон был такой неуклюжий, старомодный. Его бросало от одного бессмысленного занятия к другому: он охотился за старой дженетовской записью «Нью Орлианз Ритм Кингз», зачитывался давно забытой научно-фантастической серией в допотопном журнале «Эйр Уандер Сториз», ходил в одно и то же занюханное кафе потому, что там было мало народу и подавали какой-то особый соус. Все, что он делал, было наособицу, похоже на культ.
Зато эта девица явно в курсе всех последних тенденций. Может быть, Дон ее мимолетное увлечение. Трудно сказать. Дон никогда раньше о ней не говорил.
Наблюдая за ней в ожидании, когда она проснется, Верн закурил сигарету.
В жизни Верна Тилдона случалось немало бед. Как у большинства малорослых мужчин. Коротышку всегда тревожит то, на что высокий попросту плюет. Как цвета за пределами обыденного спектра невидимы для человеческого глаза, так и многие проблемы Верна были незаметны для окружающих.
Он вырос в Вашингтоне, Ди Си. Большая часть его детства прошла среди унылых заснеженных улиц и пустырей городишки Джексон Хайтс, под боком у настоящего города. Зимой он и его брат катались на санках. А когда на улицу было нельзя, играли дуэтом на пианино. Подростком он даже не вспоминал о нем. Переключился на гобой, на котором играл в школьном оркестре.
Потом бросил и гобой тоже. Он глупо выглядел, играя в школьном оркестре. К тому же репетировать нужно было днем, когда другие ребята слонялись по городу, а еще время от времени надо было надевать ярко-красную с золотом форму школы, в которой он походил на билетера из кинотеатра. После школы он чаще всего был один. Едва заканчивалась репетиция, как он мчался в музыкальный магазин слушать пластинки.
В том возрасте он слегка заикался, как будто от возбуждения. От этого он был робок с людьми.
Брат окончил колледж и уехал из дома. Иногда от него приходили письма. Верн много читал и одно время тоже думал продолжать учебу. Но в девятнадцать, когда он окончил школу, отец убедил его в том, что было бы совсем неплохо подзаработать для начала немного деньжат. На семье уже давно лежит тяжелое бремя – не мешало бы помочь. И он поступил в бухгалтерский отдел большого универсального магазина, где перепечатывал ежемесячные отчеты и опорожнял корзины для бумаг.
Девятнадцатилетним парнишкой, который все еще страдал заиканием и иногда, берясь за гобой, выдувал из него пару мелодий, он повстречал девушку-одногодку, которая любила книги и музыку достаточно для того, чтобы между ними возникла временная связь. Она была высокой блондинкой, с волосами как спелая пшеница. Ее родители приехали со Среднего Запада. У нее были синие глаза и мягкий, задумчивый голос. Вдвоем они гуляли, читали, ходили на воскресные концерты. И планировали будущую совместную жизнь.
Однажды в дождливый вечер, когда родители ушли в кино, Верн с девушкой поднялись наверх, где, непрестанно хихикая, перешептываясь и то и дело боязливо поглядывая в окно, они с колотящимися сердцами задернули шторы и забрались в маленькую деревянную кровать, в которой Верн спал с детства. Там, в этой комнате, где еще живы были его марки, модели самолетов – свидетели и спутники его недавнего детства, – где молча стоял в углу гобой, Верн и девушка лежали, обнявшись, сердце к сердцу, колено к колену и дрожали, крепко сжимая друг друга.
Снаружи лил дождь. Шуршали шины автомобилей. Комната была тиха, не считая тех звуков, которые они производили сами. Сначала девушка была сдержанна, боязлива и холодна. Но потом, когда все вроде бы кончилось и он уже думал вставать, с ней произошло что-то странное, чего он так и не понял. В одно мгновение ее напряженное тело расслабилось, холодность испарилась. Его притянуло назад и с силой прижало к ее обжигающе-горячему животу, напрягавшемуся в конвульсиях, от которых его избавило лишь внезапное возвращение семейства и необходимость срочно натягивать на себя одежду.