Время свинга
Шрифт:
– Вообще-то, маленькая мисс Зеленая Богиня, я это обожаю.
– Ой, ладно, я просто подумала…
– Вы просто подумали, что я презираю свой народ.
– Нет! Я просто… я…
– Знаете, просто потому что вы – не мой народ, это не значит, что они не хорошие люди. У всех свое племя. Вот вы вообще в чьем племени? – Она окинула меня вторым, медленным, оценивающим взглядом, вверх-вниз. – А, ну да. Это мы уже знаем.
– Вы смысле – музыкально? – спросила я и допустила ошибку – перевела взгляд на Мелани У, по чьему лицу поняла, что беседе этой следовало завершиться много минут назад, что ей не нужно было даже начинаться.
Эйми вздохнула:
– Конечно.
– Ну… много в чьих… наверное, больше в том, что постарше, вроде Билли Холидей? Или Сары Вон. Бесси Смит. Нины. Настоящих певиц. То есть не это… то есть у меня…
– Э-э, поправьте меня, если я ошибаюсь, – произнесла Джуди: ее широченный акцент оззи остался нетронут прошедшими десятилетиями. – Интервью на самом деле не в этом лифте происходит? Спасибо.
Мы вышли в подвале. Я окаменела от ужаса и попробовала их опередить, но Эйми быстро обогнула Джуди и взяла меня под руку. Я ощутила, как сердце подпрыгнуло мне в горло – в старых песнях говорится, что оно так умеет.
– Так вы говорили? – сказала она.
– А! Я… наверное, у меня такое чувство, что голоса – они как что-то вроде…
Она опять вздохнула, изобразив взглядик на несуществующие часы.
– Я думаю, голоса – как одежда, – твердо сказала я, как будто думала об этом много лет, а вовсе не взяла с потолка в тот же самый момент. – Так что если видишь снимок 1968 года, то знаешь, что это 68-й по тому, что люди на нем носят, и если слышишь, как поет Дженис, то знаешь, что это 68-й. Ее голос – признак времени. Это как история или… типа.
Эйми вздела одну сокрушительную бровь.
– Понятно. – Она отпустила мою руку. – А мой голос, – сказала она с равной убежденностью, – мой голос и есть это время. Если он для вас звучит, как компьютер, ну что, извините, это просто потому, что он как раз вовремя. Вам он может не нравиться, возможно, вы живете в прошлом, но я, блядь, пою в это время, прямо сейчас.
– Но он мне нравится!
Она вновь смешно, по-детски надулась.
– Но не так, как «Племя». Или Леди-блядь-Дей [56] .
К нам трусцой подбежала Джуди:
– Прошу прощенья, вам известно, в какую студию мы направляемся, или же мне надо…
– Эй, Джуд! Я тут с молодежью разговариваю!
Мы дошли до студии. Я открыла им дверь.
– Послушайте, можно я просто скажу, что мне кажется, я начала не с того… вот правда, мисс… то есть Эйми… мне было десять, когда вы впервые прогремели – я сингл купила. Для меня просто взрыв мозга, что я с вами познакомилась. Я из вашего народа!
56
Леди Дей – прозвище американской джазовой певицы Билли Холидей (Элинор Фейген, 1915–1959).
Она мне снова улыбнулась: в том, как она со мной заговорила, звучал некий флирт, как он звучал всегда, когда она говорила со всеми. Нежно она взяла меня одной рукой за подбородок.
– Я вам не верю, – сказала она, одним плавным движением вытащила у меня из носа фальшивое кольцо и вручила его мне.
Четыре
И вот – Эйми, на стене у Трейси, ясно, как днем. Пространство она делила с Майклом и Дженет Джексонами, Принцем, Мадонной, Джеймcом Брауном [57] . За лето Трейси превратила свою комнату в нечто вроде капища для всех этих людей, своих любимых танцоров, украсила ее громадными глянцевыми плакатами с их портретами, все – в движении, поэтому стены ее читались, как иероглифы, для меня непостижимые, но явно некая форма сообщения, воссоздаваемого из жестов, согнутых локтей и ног, растопыренных пальцев, толчков тазом. Не любя рекламных снимков, она выбирала кадры с концертов, ходить на которые нам было не по карману, – причем те, где виден пот на лице у танцора. Эти, утверждала она, – «настоящие». Моя комната тоже была алтарем танца, но я застряла в фантазии, ходила в библиотеку и выбирала старые биографии, издававшиеся в семидесятых, – великих идолов «МГМ» и «РКО» [58] , выдирала их отжившие свой век портреты и пришпиливала к стенкам синей липучкой. Так я открыла для себя братьев Николсанов, Фаярда и Херолда [59] : их снимок в воздухе, когда они оба в шпагате, обозначал вход в мою комнату – они словно бы прыгали над дверным проемом. Я узнала, что они самоучки, и, хотя танцевали как боги, никакой формальной подготовки у них не было. Я гордилась ими как своими собственными, словно они были моими братьями, как будто они семья. Я очень старалась заинтересовать Трейси – за кого из моих братьев она бы вышла замуж? с кем бы поцеловалась? – но она теперь уже не могла высидеть даже кратчайшего эпизода черно-белого фильма, все в них было ей скучно. Это все не «настоящее» – слишком многое изъяли, слишком много чего слепили искусственно. Она желала видеть танцора на сцене – потеющего, настоящего, а не обряженного в цилиндр и фрак. А меня привлекало изящество. Мне нравилось, как она прятала боль.
57
Джеймс Джозеф Браун (1933–2006) – американский певец, автор песен, продюсер, танцор и руководитель оркестра, «крестный отец соула».
58
Американские киностудии «Metro-Goldwyn-Mayer» (с 1924 г.) и «RKO Pictures» (1928–1957).
59
Фаярд Антонио (1914–2006) и Херолд Ллойд (1921–2000) Николсоны – американский дуэт акробатических танцоров.
Однажды ночью мне приснился клуб «Хлопок» [60] : там были Кэб Кэллоуэй [61] и Херолд с Фаярдом, а я стояла на возвышении с лилией у себя за ухом. Во сне мы все были элегантны и никто из нас боли не ведал, мы никогда не украшали собой печальных страниц в книжках по истории,
60
«Cotton Club» – нью-йоркский ночной клуб «только для белых» с черным актерским составом, в 1923–1935 гг. располагался в Гарлеме, в 1936–1940 гг. – в Театральном районе.
61
Кэбелл Кэллоуэй 3-й (1907–1994) – американский джазовый певец и руководитель оркестра.
Мать пыталась мне помочь, по-своему. Посмотри пристальней на этот клуб «Хлопок», сказала она, вот «гарлемский ренессанс». Смотри: вот Лэнгстон Хьюз и Пол Роубсэн [62] . Посмотри внимательней на «Унесенных ветром»: вот НАСПЦН [63] . Но в то время политические и литературные идеалы моей матери интересовали меня далеко не так, как руки и ноги, как ритм и песня, как красный шелк нижней юбки Мамушки или сумасбродный тон Присси. Сведения, каких я искала, то, чем мне, как я чувствовала, нужно себя подкрепить, я вместо этого откапывала в старой, украденной из библиотеки книге – «Истории танца». Я читала о том, как танцевальные па передаются через века, от поколения к поколению. Эта история отличалась от материной, она едва ли записана – ее чувствуют. И мне в то время казалось очень важным, чтобы Трейси тоже ее чувствовала, все, что чувствовала я, – и в тот же миг, когда я это чувствовала, пусть эта история ее больше и не интересует. Я бежала всю дорогу до ее дома, ворвалась к ней в комнату и сказала, знаешь, когда спрыгиваешь на шпагат (а она была единственной девочкой в танцклассе мисс Изабел, на такое способной), ты знаешь, как спрыгивать на шпагат, и ты говорила, так твой папа может тоже, и ты этому у папы научилась, а он у Майкла Джексона, а Джексон перенял это у Принца и, может, у Джеймса Брауна, ну так вот, все они позаимствовали это у братьев Николсанов, братья Николсан – вот оригинал, они были самыми первыми, а значит, если ты этого не знаешь или говоришь, что тебе все равно, ты все равно танцуешь, как они, ты все равно от них это получаешь. Трейси курила материну сигарету в окно своей спальни. Выглядела она гораздо старше меня, когда так делала, скорее сорокапятилетней, чем одиннадцатилеткой, она даже умела дым из раздувающихся ноздрей пускать, и пока я говорила об этой важной, как предполагалось, штуке, которую пришла ей сообщить, – ощущала, как слова обращаются у меня во рту в золу. Я даже не знала, что говорю или что имею при этом в виду вообще-то. Чтобы дым не попадал в комнату, она стояла спиной ко мне, но когда я донесла до нее свою мысль, если то была она, Трейси повернулась ко мне и сказала, очень холодно, точно мы с ней были совсем не знакомы:
62
Джеймс Мёрсер Лэнгстон Хьюз (1902–1967) – американский поэт, романист, драматург, общественный деятель, один из зачинателей «джазовой поэзии». Пол Лерой Роубсэн (в рус. традиции Поль Робсон (1898–1976) – американский певец (бас) и актер, гражданский активист.
63
Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения (National Association for the Advancement of Colored People, NAACP) – общественная организация США, основанная в 1909 г. для защиты прав черного населения.
– Никогда больше не заикайся про моего отца.
Пять
– Не получается.
Всего где-то месяц прошел с тех пор, как я начала работать у нее – у Эйми, – и как только это произнеслось вслух, я увидела, что она права, не получается, и загвоздка тут во мне. Я была молода, неопытна и, похоже, не в силах вернуться к тому впечатлению, какое у меня возникло вначале, в тот первый день, когда мы встретились: что она может быть человеческой женщиной, как любая другая. Вместо этого на мои собственные непосредственные отклики наложились чужие – бывших коллег, старых школьных друзей, моих собственных родителей, и каждый производил свое действие, каждый ах или недоверчивый хохоток, поэтому теперь каждое утро, когда я приезжала к Эйми домой в Найтсбридж или в контору в Челси, мне приходилось сражаться с очень могучим ощущением сюрреальности. Что я тут делаю? Говоря, я часто запиналась или забывала ключевые факты, что она мне сообщала. Теряла нить разговора во время телеконференций – слишком отвлекал другой голос у меня внутри, который твердил, не затыкаясь: она не настоящая, все тут ненастоящее, все это твоя детская фантазия. В конце дня бывало сюрпризом – закрыть тяжелую черную дверь ее георгианского городского особняка и оказаться в конце концов не в городе грез, а в Лондоне и лишь в нескольких шагах от линии Пиккадилли. Я садилась рядом с другими пассажирами – те читали городскую газету, я и сама частенько ее брала, но с ощущеньем того, что проехала дальше: не просто от центра обратно в предместья, а из другого мира обратно в их мир, тот, что, казалось мне, двадцатидвухлетней, существует в центре центра – тот, о котором все деловито сейчас читали.
– Не получается, потому что тебе неуютно, – сообщила мне Эйми с большой серой тахты, стоявшей напротив точно такой же, где сидела я. – Нужно, чтобы тебе работать на меня было уютно с собой. А тебе нет.
Я закрыла блокнот у себя на коленях, опустила голову и чуть не вздохнула с облегчением: значит, я могу вернуться на свою настоящую работу – если меня возьмут – и к действительности. Но Эйми не стала меня увольнять, а игриво швырнула мне в голову подушкой:
– Ну и что мы можем с этим сделать?