Время своих войн-1
Шрифт:
Георгий, не глядя на руки, ловкими четками движениями, говорящими об огромной практике, надрезает кожуру не затронув плода, одним разом, снимает ее красивым бутоном и роняет на стол...
– Напрактиковался где?
– спрашивает Председатель.
– Это я на кухне одной, барменом подрабатывал, - тушуется Георгий.
– Ври больше! За версту военный! Африка?
– Африка тоже, - помедлив признает Георгий - случается попасть в дом, где соврать - все равно что в углу нагадить.
Редко, но пробегает по лицу судорога, и делает видимое усилие, превращая его в застылое, словно
– В боях бывал? Расскажешь?
Георгий отшучивается.
– Бой таков: медведь ревет, корова ревет, сам черт не разберет, кто кого дерет!
– Как и у нас. Ничего не понять. Кого бить?
– Скажу - толку не будет. Не добьете.
– Мы отходчивы, - соглашается Председатель.
– Помутозим, но потом простим. Лишь бы не уворачивались - гоняться лень.
– Развоевался!
– неодобрительно бросает хозяйка.
– Мало били? Кто из города с переломанными ребрами приехал? Хорошо хоть голову не насквозь пробили, не покололи!
– Высиживай собственные яйца!
– огрызается Председатель.
– Это когда такое?
– спрашивает Георгий.
– Да, было дело... Наладился свеклу с картошкой в Москву свезти, - неохотно сознается Председатель -
Георгий хмыкает. Нет города более сволочного и равнодушного, чем Москва. Всасывает тебя, перемалывает, перекраивает на свой лад - всех, кто хочет и кто не хочет, сплевывая, кто не вписывается...
Вот и председатель рассказывает, как остановили на трассе у самой Москвы. Избили двух шоферов, некоторым машинам прокололи колеса, разбили кирпичом ветровое стекло...
– Искали старшего - меня, должно быть. Милиция приехала - штрафанули за то, что машины стоят неправильно. Про остальное сказали - это ваши бандитские разборки - нам оно до лампочки! Один, правда, посоветовал, чтобы не надумали здесь ночевать. Четыре машины уговорил - сдал тем же самым, с рынка. Это чтобы хотя бы горючку отбить - какой там ремонт! Так и здесь умудрились обмануть против первой договорной цены. Всучили другие деньги, по плечу похлопали и сказали - еще приезжай! Встретим! Мне остальной картофель везти назад - себе дороже. Тут же в пролеске пришлось все вываливать... Подъехали какие-то, тут же в леске посыпали всю картошку и свеклу химией, вроде дуста - это чтобы малоимущие не растаскали, это чтобы покупали на рынке по их ценам...
– Обидно?
– Чего обижаться? Ездил на пиры мудило, да одарен был там в рыло, - самокритично отзывается Председатель.
– Жизнь беспутная: саней нет, впрячь нечего, да и ехать, по совести, некуда... Сам-то как? Вижу человек бывалый. Где топтался?
– Кое-где... Но много.
– Черт - жаль глобуса нет, показал бы.
– Эти вряд ли на глобусе отыщем - мелковаты, да и сплошь новые формирования, еще не устоялись в собственных границах - колышутся.
– Да, это тебе не в Анголе...
– А что в Анголе?
– живо интересуется Георгий
– Читал тут недавно: при подготовке спецподразделений в Анголе, а там их лепят из детей-сирот, чтобы повысить старательность во всякую практику учений каждый десятый патрон боевой.
– И ты эти бредни повторяешь?
– укоризненно говорит
– Еще, как тут один недавно сообщал по жвачнику - дети ложатся в круг, головой к центру, в касках, а посередине гранату взрывают... Сочиняют?
Георгий хохочет.
– Что не так?
– удивляется Председатель.
– Кто тебе позволит каски портить?
– Вот-вот! Торгуй коня под цыганскую правду!
– опять бросает хозяйка неодобрительно и походя цепляет гостя.
– Зачем в люди по печаль, когда дома плачут?
– Я туда не слезы утирать...
– Новые делать?
Георгий вздыхает. И как бабе объяснишь? Особо, когда она права? Сделал бы внушение, если бы не мужьина жена. Тут еще и Председатель - не сразу поймешь какую географию толкует: дельное российское или пустой африканский упрек.
– Незваных бы в шеи, а там, глядишь, и наладится, - говорит Председатель.
"Своих бы в шеи, что незваными стали, потом оставшихся проредить мелким гребнем, - думает Георгий.
– Древние лечили кровопусканием, не разделяя человеческий организм и организм государства, заставляя включаться резервам. Разве сам, когда начинает лезть простуда, не ищешь холода, не ложишься в холодную воду, заставляя включиться защиту по самой полной - вышибить болезнь, когда она еще слаба? Но слаба ли сегодняшняя болезнь? Если гангренизировано все тело, про что, впрочем, лгут - не может быть такого, чтобы на все тело России это передалось! Золотушной она стала - это точно, но "золотуха" - кожная болезнь, поверхностная, наносная - это лечится. Но, если глубже, если... Тогда тоже... Как там говорил Извилина? После всякой смуты рождается Империя. Вывод? Понятен вывод: - Приблизь смуту! Пусть Извилина про это не говорит, но подает не только мысль, но и то, что за мыслью..."
– А сам почему председателем?
– спрашивает Георгий, переводя разговор в другое русло.
– Для того и генерал, чтобы ничего не делать!
– говорит за хозяина его вторая половина, выставляя губницу - кушанье из муки с брусникой.
Председатель вздыхает как Георгий.
– Женки, что лошади - товар темный. Тут машину подбираешь: так и этак ее, уже на всех оборотах, вроде и подходит по всем статьям, а возьмешь - с таким норовом окажется, пока подладишься, а эта... Норов сама меняет, четное с нечетным путая.
– Не равняй с механикой!
– восклицает жена.
– Или плоха стала? Под тепло терпи и выхлоп!
Георгий любуется хозяйкой. Скажет, так скажет, словно колодезной за шиворот вольет - остальное время молчит. Редкое качество для женщины. Хотя, если подумать, ни в чем нет идеала - молчит выразительно, не мышкой, а кошкой - хоть с лица у нее читай! И Георгий вынуждает себя признать, что нравятся ему люди, которые умеют молчат так, будто речь толкают.
Хозяин тоже насквозь понятен - настоящий русский. Не родился таким, так впитал от земли. Если ругаться, то для отведения души, драться - для встряски сердца, чтобы проверить его на испуг. Не того характера, кто, вспоминая обиду, всякий раз переворачивает свечу комлем вверх - отчего все свечи сгорают к середине... С привычкой, как у всех деревенских, постоянно что-то делать и не считать это за работу.