Время таяния снегов
Шрифт:
Татро вопреки ожиданиям Ринтына и Эрмэтэгина одобрил мысль укомплектовать команду “Касатки” из старшеклассников Улакской школы.
Через несколько дней после сдачи переводных испытаний Ринтын, Аккай и Петя взошли на борт “Касатки” полноправными членами экипажа.
Эрмэтэгин их встретил на верхней палубе. На его голове красовалась капитанская фуражка, не по росту маленький бушлат плотно обтягивал грудь. Зато брюки внизу были такой непомерной ширины, что под ними совершенно исчезали тюленьи торбаза.
– Проходите, проходите! Не робейте! – покрикивал он добрым голосом.– Будьте как дома.
В кубрике он распределил койки, аккуратно застланные серыми одеялами, вырванными с боем у Татро из колхозного склада.
– Отныне,– торжественно объявил Эрмэтэгин,– вы не просто улакские школьники, а моряки. “Касатка” хоть и малое суденышко, но и на нее распространяются неписаные морские законы.
– А какие эти законы? – спросил Петя.
– Со временем узнаете,– пообещал Эрмэтэгин.– А пока принимайтесь за уборку. Постарайтесь, чтобы “Касатка” выглядела не хуже военно-морского корабля!
Пока ждали, когда разойдется лед на лагуне, Эрмэтэгин не давал сидеть ребятам. Каждый вечер он читал лекции по кораблевождению, по замасленным тетрадям объяснял устройство мотора или просто рассказывал морские приключения, якобы случившиеся с ним. Полочка, прибитая в кубрике над койками, заполнилась книгами Станюковича, Новикова-Прибоя.
Наконец наступил день, когда можно было проплыть по лагуне, не рискуя пропороть днище шхуны. Татро дал приказ следовать в бухту Лаврентия и привезти оттуда бочки с бензином. Кроме того, нужно было отвезти в районный центр мешки с пушниной.
– Черт знает что! – с такими словами капитан взошел на палубу.– Провоняем корабль бензином! Не могут послать за ним просто вельбот!.. Да перестань ты читать!
Ринтын в это время лежал на нагретой солнцем палубе и читал “Человека-невидимку”.
– Иди заводи мотор! Грузиться будем с морского берега.
Аккай и Петя с помощью ручной лебедки подняли якорь, и “Касатка”, развернувшись, тихим ходом пошла к проливу Пильхыну, соединяющему улакскую лагуну с морем.
Отрегулировав мотор, Ринтын вышел на палубу и встал рядом с Эрмэтэгином. Капитан одной рукой лениво вертел рулевое колесо. Ринтын смотрел на берег, на яранги и дома стойбища. Внизу мерно стучал мотор, и весь корпус шхуны мелко дрожал.
– Смотри, Ринтын,– говорил Эрмэтэгин,– присматривайся. Самое трудное – это вести “Касатку” по улакской лагуне. Того и гляди наскочишь на мель. А особенно наблюдай, когда будем проходить Пильхын: это самое опасное место.
Пролив-горловину прошли на самом малом ходу. Здесь было множество подводных камней, и даже мелкосидящие байдары часто распарывали покрышки. Когда вышли из пролива в море, Эрмэтэгин передал рулевое колесо Ринтыну:
– Курс на пушной склад.
Во время погрузки на берег спустилась заведующая колхозным клубом Номнаут. В руках она несла маленький чемодан.
– А вы куда? – недружелюбно спросил ее Эрмэтэгин.
– В Кытрын,– ответила не сразу девушка.– Мать у меня там заболела. Надо навестить.
Эрмэтэгин покосился на ребят и, кашлянув, протянул ей руку:
– Раз такое дело, полезайте на корабль.
Ребята знали понаслышке о попытках Эрмэтэгина поухаживать за новой заведующей клубом. Каких успехов достиг в этом деле капитан, никому не было известно.
– Ну что уставились? – крикнул Эрмэтэгин на своих матросов.– Пора отчаливать!
“Касатка” вышла в открытое море и взяла курс на Кытрын. Навстречу дул свежий ветер, и поднятые им легкие волны не мешали ходу шхуны. Вахту первым нес Ринтын. Вертеть рулевое колесо оказалось не таким уж легким делом, как это представлялось ему раньше. Приходилось все время быть начеку, чтобы не сбиваться с курса.
В проливе Ирвытгыр началась такая качка, что Ринтын едва удерживался на ногах. На палубу полетели брызги, и Аккай с Петей спустились вниз, в кубрик, оставив Ринтына одного.
Вышел Эрмэтэгин, принес Ринтыну брезентовый плащ.
– Через час сменят тебя,– сказал он.– Держи курс.
За проливом Ирвытгыр уже пошли воды Тихого океана. Ринтын втайне надеялся увидеть границу, разделяющую воды Ледовитого и Тихого океанов, но кругом была, насколько мог охватить взор, одинаковая светло-зеленая вода.
Позади остался Ирвытгыр, растаяли в синей дымке видневшиеся по левому борту берега Аляски. На палубу сменить Ринтына поднялся Аккай. Вместе с ним вышел Эрмэтэгин.
– Держи курс по этой линии,– показал он Аккаю черту на компасе,– юго-юго-запад. А проще всего – вон на тот мыс.
Ринтын передал Аккаю плащ и вместе с Эрмэтэгином спустился в кубрик.
Он чувствовал себя очень усталым, хотя провел за штурвалом всего два с половиной часа. Постоянная напряженность, опасение сбиться с заданного курса сильно утомили. Со вздохом облегчения он опустился на койку рядом с дремавшим Петей. Эрмэтэгин занял место около Номнаут и принялся рассказывать ей смешные истории, изредка выходя посмотреть за работой двигателя.
Приткнувшись плечом к Пете, Ринтын задремал. Сквозь сон он слышал, как капитан читал Номнаут стихи:
Океан дремал зеркальный,
Злые бури отошли.
В час закатный, в час хрустальный
Показались корабли.
А уж там – за той косою,—
Неожиданно светла,
С затуманенной красою
Их красавица ждала…
Ночью Ринтын проснулся от тишины. Мотор не работал, “Касатка” покачивалась на волнах.
На верхней палубе сидел Эрмэтэгин и курил.
– Почему стоим? – спросил Ринтын.