Время таяния снегов
Шрифт:
Отворилась дверца в самолете, и вышел летчик в меховых унтах. Он повернулся и помог выйти человеку с палочкой в руке. Это был Анатолий Федорович.
Лена крепко сжала руку Ринтына.
Вперед вышел начальник полярной станции Гуковский. Он обнял и поцеловал Анатолия Федоровича.
Все бросились к самолету, оставив Лену и Ринтына позади. Ринтыну почему-то пришла на память сцена первого приезда отчима. Тогда Ринтына тоже оттеснили в сторону, забыли про него…
Наконец, вырвавшись из объятий, Анатолий Федорович подошел к ним. Лена все крепче и крепче сжимала руку Ринтына.
– Лена,– тихо позвал Анатолий Федорович.
Опираясь на палку и прихрамывая, он сделал несколько шагов. Рука Лены дрожала, и когда Ринтын случайно взглянул ей в лицо, то с удивлением увидел, что она плачет: две большие прозрачные слезинки наперегонки катились по ее щекам.
– Лена! Леночка! Ну что ты! – растерянно проговорил Анатолий Федорович и протянул к ней обе руки.
– Это я так,– глотая слезы, тихо сказала Лена и, рванувшись вперед, спрятала лицо на его груди.
Подхватив под руки Лену и Ринтына, Анатолий Федорович зашагал к домам полярной станции.
Ринтын не захотел входить в дом. Он понимал, что Анатолию и Лене сейчас не до него.
– Я пойду,– улучив минуту, шепнул он Лене.
– Правильно,– сказала Лена.– Приходи вечером, у нас никого не будет.
В назначенное время Ринтын был у них.
– Садись сюда,– позвал его Анатолий Федорович и усадил рядом с собой.
Ринтын с благоговением разглядывал прикрепленный к выцветшей гимнастерке орден Красной Звезды.
Анатолий Федорович сцепил руки, разнял их и сказал:
– Вот что, Ринтын. Мне очень жаль, что наша встреча будет короткой. Завтра утром с этим же самолетом мы, я и Лена, улетаем в Гуврэль. Я назначен начальником Гуврэльской полярной станции.
У Ринтына от этих слов больно сжалось сердце. Он так привык к Лене и Анатолию Федоровичу, После дяди Кмоля они были самыми близкими людьми.
– Ну что повесил голову? Выше нос! – Анатолий Федорович взлохматил Ринтыну волосы.– Ты человек почти взрослый. В каком ты классе теперь учишься? В пятом? Ну вот, пройдет всего два года – и ты поедешь дальше учиться. По дороге погостишь у нас. А может быть, ты раздумал учиться в университете?
Ринтын отрицательно покачал головой.
– Вот и хорошо! Выше голову! В жизни тебе еще придется увидеть многое: и радость, и горе, и большие трудности. Еще неизвестно, кем ты станешь. Еще не решил? Одно помни, Ринтын: в пути не останавливайся! Иди все время вперед.
Подошла Лена. На глазах у нее блестели слезы. У Ринтына вдруг защипало в носу, к горлу подкатил комок.
– Мы решили подарить тебе вот это на память,– Лена показала на книги, разложенные на диванчике.
– А это тебе от меня лично.– Анатолий Федорович протянул Ринтыну новую полевую сумку – предмет тайных желаний каждого улакского мальчика – и в придачу еще одноствольное дробовое ружье.
До позднего вечера просидел Ринтын у Лены и Анатолия Федоровича. На прощание Лена взяла его голову в руки, поцеловала в губы.
Домой Ринтын пробирался вдоль берега моря, чтобы никто не видел слез на его щеках.
В эту ночь он мало спал. Когда стрелки ходиков показали ровно пять часов, он быстро оделся и тихо вышел на улицу.
В воздухе пахло свежим утренним дымком, и было очень холодно. Хорошо бы пойти на полярную станцию и в последний раз взглянуть на Лену и Анатолия Федоровича. Но они просили не приходить провожать. Обидная просьба! Неужели они думают, что Ринтыну трудно встать на рассвете?
Ринтын пошел к лагуне. Под его ногами снежной пылью взметывалась в воздух выпавшая за ночь изморозь. Колючий холод проникал через меховую кухлянку.
С берегов Ринтыну хорошо были видны самолет и люди, копошившиеся около него. Он напрягал зрение, пытаясь различить среди них Анатолия и Лену, но неверный голубой утренний полумрак делал людей возле самолета одинаковыми.
Незаметно для себя, шаг за шагом, Ринтын медленно приближался к самолету. В голове его, как предвечерние стайки комаров, роились мысли. Среди этих мыслей была одна, которая выступала отчетливо: когда-то еще ему придется увидеть Лену и Анатолия Федоровича! Ведь Гуврэль не Кэнискун и не Кытрын! До нее очень далеко!
Погруженный в размышления, Ринтын не заметил, как близко подошел к самолету. Рев запущенных моторов заставил его вздрогнуть. Ринтын остановился. Самолет развернулся и побежал по лагуне, скрывшись за снежным облаком, поднятым винтами. Ринтын слышал, как удаляется самолет. Все дальше становился гул его моторов. Наконец он показался над лагуной и, поднимаясь все выше и выше, растворился в голубом сумраке.
Приближалась весна. Снег еще не таял, но с каждым днем то здесь, то там на нем появлялись темные пятна: это на свет показывались занесенные зимней пургой камни, железные бочки, выброшенные пустые консервные банки. В прозрачном воздухе, на ослепительно белой снежной поверхности они принимали причудливые очертания, и какой-нибудь жалкий клочок собачьей шерсти казался издалека порослью густого кустарника.
В море появились широкие разводья, и наступил день, когда полетели первые стаи уток.
Каждый по-своему готовился к этому долгожданному дню. Ни в магазине, ни на колхозном складе давно не было ни одной дробины. Свинец в Улаке стал дороже табака. Но мало было иметь свинец: из него еще надо было приготовить дробь. Некоторые поступали просто: выковывали из кусочка свинца длинные полосы и резали их на маленькие кусочки. У одних изготовление дроби на этом заканчивалось, а другие, желая придать свинцовым кусочкам хотя бы немного закругленную форму, трясли их в бутылках с водой.
Лучше всех дробь получалась у пекаря дяди Павла. Он раньше всех захватил на полярной станции свинцовые решетки от старых аккумуляторов и переплавил их в слитки. Кроме того, громадная печь пекарни более, чем любое другое место в Улаке, была приспособлена для плавки свинца.
Когда весть о первых стаях уток достигла пекарни, дядя Павел горячо принялся за производство дроби и начал заряжать патроны.
Вечером ему помогали Ринтын и Петя. Расплавленный свинец выливался в бумажные трубки. Застывшие стержни разрезались на специальном станке, сконструированном и изготовленном дядей Павлом. Самое трудное, однако, было впереди: кусочки свинца надо было раскатать, придав им круглую форму. Делалось это на дне железной бочки при помощи сковороды.