Время таяния снегов
Шрифт:
– Я,– ответил голос, и в полог просунулась голова старого Рычыпа.– Иду, слышу, музыка играет. Дай, думаю, загляну ненадолго, послушаю русские песни.
Старик говорил, а сам внимательно, оценивающе осматривал полог. Скользнув взглядом по застланной нарте, он удовлетворенно крякнул и обратился к Пете:
– Ну, как чувствуешь себя в пологе? Не скучаешь по своей деревянной комнате?
– Мне здесь нравится,– ответил Петя.– Только немного жарко.
– А ты совсем разденься. Вот как твой друг,– посоветовал Рычып, указывая на Ринтына, который был в одной длинной, до колен, нижней рубашке.
В чоттагыне кто-то закашлял.
– Мэй! Кто пришел?
– Это я.– Меховая занавесь заколебалась, и все увидели Тэюттына. Он пристроился рядом с Рычыпом и объявил: – Захотелось послушать патефон.
Почти сразу же вслед за ним пришли старая Пээп, потом Татро. Между старым Рычыпом и Татро протиснулся Аккай. А люди все приходили.
В этот вечер вдруг многие жители Улака захотели послушать патефон. Каждый старался не показать виду, что пришел единственно для того, чтобы посмотреть, как чувствует себя в чукотском жилище русский мальчик. Разговор шел о самых посторонних вещах. Рычып с жаром доказывал, что человек, выдумавший такой чудесный напиток, как чай, заслуживает увековечения. Старая Пээп не сводила подслеповатых глаз с Пети и все порывалась рассказать о чукотском мальчике, похищенном американской шхуной.
И лишь перед самым уходом Рычып торжественным голосом сказал:
– Ну, Петя, теперь ты настоящий чукча. И язык наш знаешь и пищей нашей не брезгуешь, а теперь даже в пологе поспишь. Вот еще тебе без подставки научиться спать, тогда будет совсем хорошо.
Пекарь с женой возвратились раньше, чем их ожидали.
Зоя Герасимовна отпустила Петю с уроков.
Вечером Ринтын отнес Петины вещи к нему домой.
– Починили меня, Ринтын,– сказал дядя Павел, крепко пожимая ему руку,– спасибо за заботу о Пете.
Ринтын сел на диван и вдруг заметил странного пушистого зверька, бегающего под ногами. От удивления он вскочил и закричал:
– Ой, какой-то зверек здесь бегает!
Дядя Павел расхохотался.
– Это кот.
– Какой ловкий! – все больше удивлялся Ринтын, наблюдая, как кот прыгает то на диван, то на стул.
В комнату вошел дядя Кмоль, таща за собой свернутую медвежью шкуру.
– Это тебе, Павел,– сказал он.– Я ее хорошо обезжирил и выделал.
– Спасибо, Кмоль,– с чувством сказал пекарь.– Ты настоящий друг. Большое спасибо за сына, за подарок, за все спасибо.
Он крепко обнял дядю Кмоля и трижды по-русски поцеловал его.
– Смотри, дядя, какой интересный и ловкий зверек! – Ринтын за рукав потряс Кмоля.
– Чудеса! – воскликнул дядя.– Никогда такого не видел. Что это за штука?
– Кот называется,– ответил пекарь.– В книжках пишут, что от тигров происходит. Как, Ринтын, понравился он тебе?
– Еще бы! Какой хорошенький! – с восхищением ответил Ринтын.
– Ну так возьми его себе. Что, отдадим Ринтыну кота? – обратился к жене пекарь.
– Пусть берет,– сказала тетя Дуся.
Так появился у Ринтына кот. После некоторого раздумья он решил назвать его Тигром.
Прослышав о необыкновенном зверьке, который может, подобно мухе, ходить по вертикальной стене, в ярангу дяди Кмоля повалили любопытные. Тигр прыгал по шкурам, забирался на подпиравшие полог столбики и оттуда поглядывал на всех зелеными глазами.
Каждый оценивал кота по-своему.
– Сколько же надо таких собачек в упряжку?
– Ласковый зверь!
– Ловкий щеночек!
– Он ест мясо,– заявил гордо Ринтын.
– Ого! Такой маленький, а знает, что сытно.
Тигр внес оживление в ярангу дяди Кмоля. Тетя Рытлина безропотно убирала за ним, пока Лена не посоветовала поставить в пологе ящичек с песком. Кот играл с маленьким Етыльыном, носился по тесному пологу или, свернувшись клубочком, спал возле жирника.
– Что это он все время хрипит? – спросила как-то Ринтына тетя.
– Это он мурлыкает от радости,– успокоил мальчик тетю Рытлину.
Весной Ринтын начал выводить Тигра на улицу. С каждым днем кот становился храбрее и отваживался уже один выходить из яранги. Собаки, почуяв Тигра, бросались за ним вдогонку. Коту как будто нравилось дразнить собак. Он взбирался на столбы, на крыши яранг и оттуда бесстрашно посматривал на лающую свору.
Отлучки Тигра становились все продолжительнее.
Дядя Кмоль говорил Ринтыну:
– Дичает твой зверь, скоро совсем уйдет в тундру.
Но кот не ушел в тундру. Его растерзали собаки у самой яранги на глазах Ринтына. Он с трудом разогнал разъяренную свору и поднял с земли окровавленного кота. Прижав его к груди, со слезами на глазах Ринтын внес его в ярангу. Тигр был мертв.
Всю ночь Ринтын не смыкал глаз, горюя над котом. В пологе было тихо, и казалось, умер не кот, а близкий человек.
Наутро, выпросив у тети Рытлины кусок материи, Ринтын зашил в нее кота и отправился хоронить на речку Тэювээм.
Он шел на лыжах по подтаявшему, мягкому снегу. На склонах холмов лыжи, сделанные дядей Павлом из оструганных дощечек, разъезжались в стороны.
На высоком берегу речки, откуда открывался вид на далекие горы, Ринтын вырыл в снегу ямку и закопал в нее Тигра. Он долго сидел на лыжах, вслушиваясь в небо. Высоко-высоко над редкими полупрозрачными облаками летели на запад самолеты. Последние дни гудение их моторов не умолкало над Улаком.
Все лето в Улаке главным предметом разговоров была шхуна “Касатка”. Улакский колхоз еще весной получил письмо от начальника Провиденских судоремонтных мастерских, в котором говорилось о том, что коллектив рабочих в неурочное время привел в порядок и отремонтировал старую шхуну “Касатка”. По постановлению общего собрания рабочих решено было ее передать тому зверобойному колхозу, который окажется победителем в социалистическом соревновании. Письмо было полной неожиданностью для улакских охотников, и они решили не отказываться от даровой шхуны. Тут вспомнили об Эрмэтэгине. По последнему нартовому пути он отправился в бухту Провидения принимать командование судном.