Время таяния снегов
Шрифт:
Он догадывался, что перед ним дочь Симиквака; он уже несколько раз видел ее издали и не думал, что так оробеет при встрече.
– Вы, наверное, просто не выспались, Ринтын,– сказала девушка и, вынимая подпорку, поддерживающую меховую занавесь, добавила: – Не будьте таким стеснительным. Приходите вечером на танцы в школу.
Девушка ушла. Ринтын остался один в темноте. Он снова подпер полог, тщательно умылся и вышел на улицу. По-прежнему ослепительно светило солнце, было тепло, мягкий воздух стекал с высоких гор в море.
Ринтын пошел на маяк, который находился недалеко от стойбища, за высоким деревянным крестом, поставленным, как гласила прибитая к кресту медная доска, “командой сторожевого судна “Шилка” в присутствии генерал-губернатора Камчатского края Унтербергена памяти Семена Дежнева”.
Нуукэнский маяк не был похож на улакский. Тут прожектор не вертелся, а был неподвижно направлен в море. Но главное отличие было в другом: в сильные туманы на маяке включали мощную сирену. Здесь работал родственник Симиквака Шипыкляк – молодой парнишка, в прошлом году закончивший семилетку.
Юноша, увидев в окно Ринтына, постучал в стекло пальцем, приглашая его войти. Шипыкляк работал в механической мастерской и носил форму полярника: голубой китель, широкие суконные брюки, шинель и форменную фуражку с голубым флажком, на котором маленькими буквами было написано ГУСМП – Главное Управление Северного Морского пути.
Шипыкляк подставил Ринтыну локоть, так как руки у него были вымазаны.
– Как дела, студент? – покровительственно спросил он Ринтына.
– Все по-прежнему,– вздохнул Ринтын,– неизвестно, когда вельботы пойдут в Кытрын.
Ринтын рассказал о приходе Валентины Симиквак, о ее приглашении на танцы в школу.
– Можно, конечно, пойти, если ты умеешь танцевать. А так просто смотреть – только время убивать.
…Когда солнце село в воду и Симиквак уже уснул, за Ринтыном зашел Шипыкляк. Он был в форме, плотно облегающей его фигуру и делающей еще круглее его полное тело. Он критически осмотрел матерчатую одежду Ринтына и остался доволен.
В самом большом классе школы было тесно. Играл патефон. Около него отдыхал гармонист. Возле окна сидела Валентина Симиквак, а рядом, пригнувшись, стоял молодой человек в красивом костюме. Заметив, куда смотрит Ринтын, Шипыкляк сказал:
– Это учитель математики Валерий Игнатьевич. Смотри, как он ухаживает за Валентиной!
Валентина, увидев ребят, подошла к ним.
– Выспался? – спросила она, обращаясь к Ринтыну.
Поправив форменную фуражку, Шипыкляк ответил:
– Мы уже не дети. Нам еще рано ложиться спать.
Пластинка кончилась. Гармонист снял иголку, остановил диск и заиграл танго.
– Умеешь танцевать? – спросила Валентина Ринтына.
– Нет, не умею. Я пришел только посмотреть.
– Что ж, смотрите…
Навстречу Валентине с таким сияющим лицом, как будто он получил премию за удачную охоту, двигался Валерий Игнатьевич. Он подхватил Валентину и осторожно, как сосуд с водой, повел ее среди танцующих. Ринтын с удивлением заметил, что у Валентины закрыты глаза! Она танцевала зажмурившись! Вокруг кружились и другие пары, но они, должно быть, еще не достигли такого совершенства, чтобы танцевать вслепую.
Шипыкляк пристально оглядел Ринтына и с нескрываемой завистью сказал:
– Ты очень неплохо выглядишь. Тебе можно дать не шестнадцать, а все восемнадцать лет!
Они вышли на улицу. Было тихо. Слышалось журчанье ручья, протекавшего на краю стойбища. Таяли снега, и ручей был полон голубой, весело пенящейся воды.
Дни летели за днями. Моржи уходили дальше на север. Все чаще ветер с моря поднимал огромную волну, катившуюся вдоль берега по проливу Ирвытгыр.
Ринтын сидел в пекарне у Симиквака и наблюдал, как эскимос месил тесто. Следя за его движениями, юноша узнавал в нем дядю Павла. Симиквак во всем старался подражать Павлу Николаевичу и даже мурлыкал нечто похожее на “Ой да ты, калина…”.
Нуукэнцы гордились своим пекарем и относились к нему с почтением.
Каждое утро из пекарни в магазин на носилках уносили пахучий свежий хлеб, где его уже ждали с нетерпением.
Ринтына подмывало спросить Симиквака о его дочери. Бывало, что при Ринтыне в пекарню заходил Валерий Игнатьевич. Учитель математики преувеличенно громко хвалил хлеб Симиквака и хлопал своей узкой ладонью по широкой спине пекаря. Ринтын в это время старался уйти из пекарни: не нравился ему Валерий Игнатьевич.
Он садился на камни и подолгу смотрел на расстилавшееся перед ним море. Оно было такое синее и зовущее. Ринтына охватывала ноющая тоска. За ярангой Симиквака возвышалась гора. Несколько таких гор отделяли Улак от Нуукэна…
– Послушай,– сказал как-то Ринтыну Симиквак,– для тебя есть дело. Старшеклассники нашей школы отремонтировали старый вельбот и собираются на охоту. Может быть, ты к ним присоединишься?
Ринтын обрадовался этому предложению и, разузнав у Симиквака, где можно найти бригадира, отправился в правление колхоза.
В комнате перед столом председателя стоял юноша и просительным голосом говорил:
– Дайте хоть исправное магнето. Все остальное мы сделали своими руками. Помогите хоть в этом.
Председатель, сидевший за столом, был одет в тонкую летнюю кухлянку. Он насмешливо смотрел на юношу и вертел в руках крышку от чернильницы.
– Сам же ты говорил,– с укором сказал председатель,– дайте нам вельбот, а все остальное мы сделаем своими руками. Где твое обещание? Каждый день ты ходишь в правление и клянчишь то одно, то другое. Я бы на твоем месте от стыда заболел. Но лицо твое будто шерстью обросшее – стыда на нем не видать. Говорю тебе русским языком – нету у меня лишнего магнето.