Время таяния снегов
Шрифт:
– Слабый – это верно,– сказал Кайон.
С переходом учащихся в новое отремонтированное общежитие учебная жизнь вошла в нормальное русло. Потянулись дни напряженной учебы.
Приближались Октябрьские праздники. Почти все девушки и ребята после занятий оставались в училище на репетицию художественной самодеятельности. Регулярному занятию кружков предшествовало довольно бурное заседание комсомольского комитета. На общем собрании было принято решение: всем комсомольцам участвовать в праздничном концерте. Большинство ребят записались в хоровой кружок. Учитель музыки Федор Иосифович удовлетворенно потирал руки. Сам он не умел петь и сипел на уроках, но этот его недостаток покрывался исключительным умением играть на пианино. Ламут Дулган, большой любитель музыки, за глаза уважительно называл его Бетховеном.
В драматический кружок, руководить которым взялся преподаватель рисования Филипп Филиппыч Коршунов, записались только двое: Тамара Вогулова и чуванец из Марково – Кеша Куркутский. Тогда снова собрался комсомольский комитет. Ринтыну, Саше Гольцеву и Кайону предложили идти в драмкружок.
Кайон сокрушенно разводил руками:
– А я-то думал остаться в хоре. Там ведь не видно, поешь ты или так просто рот разеваешь. Ну, что будем делать, артисты?
– Что-нибудь сыграем,– бодрился Саша.– А может быть, в нас действительно заложен артистический талант?
– Может быть,– угрюмо согласился с ним Кайон.
Тамара Вогулова критически оглядела новых членов драмкружка.
Кайон сердито заметил:
– Ну что ты нас разглядываешь, словно каюр, покупающий собак?
– А как ты думаешь? На сцене не так просто выступать. Нужен особый талант.
– А у тебя он есть? – ехидно спросил Кайон.
Тамара густо покраснела и промолчала.
Филипп Филиппыч тоже внимательно оглядел ребят, хотя мог это сделать значительно раньше на уроках рисования. Он был маленького роста, и у него была привычка резко запрокидывать голову, отбрасывая назад жидкие, едва закрывающие лысину длинные волосы.
– Ну что ж,– заключил он осмотр,– попробуем свои силы на подмостках, как говорится.
Выбор пьесы занял еще несколько дней. Затем на очередном собрании кружковцев Филипп Филиппыч объявил, что будут репетировать “Юбилей” – шутку в одном действии Антона Павловича Чехова, и тут же распределил роли. Роль Хирина дали Ринтыну. Кайон должен был представлять директора банка взаимного кредита Шипучина.
– Я не знаю, что такое банк взаимного кредита,– заявил Кайон, надеясь таким образом отделаться от роли.
– Это не обязательно,– успокоил его Филипп Филиппыч.
Татьяну Алексеевну играла Тамара Вогулова. На роль Мерчуткиной с большим трудом уговорили Аню Тэгрынэ из Туманской.
Несколько вечеров провели за чтением пьесы, потом каждый выписал в свою тетрадку роль и стал учить ее.
Содержание пьесы заинтересовало всех участников кружка. Кайон перестал сомневаться в своих сценических способностях и все время подавал реплики.
Саше роли не досталось, и он вынужден был скрепя сердце стать суфлером.
Пронзительные морозы сменялись ураганами, выдувавшими остатки тепла из новых общежитии.
Непросохшая как следует штукатурка растрескалась и валилась на головы. Иногда среди ночи раздавался глухой стук, за которым следовали стон и сильное ругательство.
Угол Ринтына в этом отношении был более безопасным. Штукатурка здесь держалась прочно, и во вьюжные дни его не заносило снегом, как Виктора Келеуги, койка которого находилась против окна. Виктор любил поспать, и любимым развлечением ребят было будить его. К утру Виктор так съеживался от холода, что добрая половина кровати оставалась пустой. А в пуржистые ночи в ногах образовывался сугробчик.
– Виктор, вытяни ноги! – кричали над ухом Келеуги.
Бедняга, напуганный, спросонья вытягивал голые ноги прямо на снег. Сон с него снимало как рукой, и он, ругаясь, поднимался с кровати.
Был банный день. С утра кастелянша училища выдала чистое белье. И день выдался на славу: низкое солнце заливало ослепительным светом лиман, окрестные горы, дома. Покрытые изморозью огромные железные мачты казались волшебными.
Ринтыну было тепло в новом зимнем пальто, в валенках. За несколько дней до седьмого ноября всем в интернате выдали новую одежду.
Баня находилась в конце поселка. Это был небольшой домик, разделенный перегородкой на два отделения – предбанник и мыльню, которая одновременно могла быть и парной.
Ребята разделись, обулись в калоши или старые ботинки и направились в мыльню. Ноги скользили по льду. Это застыла не успевшая стечь с прошлой бани вода.
В жарком тумане среди смуглых тел выделялся своей белизной Саша Гольцев. Каждому хотелось шлепнуть его по тощей спине. Он забрался под самый потолок и оттуда вздыхал:
– Эх! Жаль, веника нет…
– Ты что, захотел лед подмести? – весело крикнул ему Кайон.
– Похлестать себя с паром – веник нужен,– пояснил Саша.
– Это зачем? – с подозрением спросил Кайон.
– Для поднятия настроения,– невозмутимо ответил Саша,– на Руси издавна так водится.
– Брось выдумывать,– отмахнулся от него Кайон,– слезай лучше вниз и мойся.
– Нет, это правда,– подтвердил Ринтын.– Я видел на полярной станции в Улаке, как парились. Сядут вот на такой полке и пучком ветвей с сухими листьями обрабатывают себя. После этого они обливались холодной водой. А пекарь, дядя Павел, снегом обтирался. Прямо на улицу из бани выбегал.
– Но зачем себя так истязать? – удивлялся Кайон.
– Для улучшения кровообращения,– ответил Саша.– Конечно, непривычному человеку становится дурно, а вот когда человек начинает париться с удовольствием – это значит, что он вроде получил высшее банное образование.
– Ну, мне до этого образования еще далеко,– заметил Кайон.– Я впервые вымылся в бане, когда приехал в интернат,– десяти лет. А ты, наверное, с самого рождения моешься?
– Разумеется,– ответил Саша.
– Привезли нас в Певек,– пустился в воспоминания Кайон,– пять человек, прямо из стойбищ. Жмемся друг к другу как несмышленые телята. А ведь уже по четыре класса кончили. Повели в интернат. Смотрим кругом – народ во все матерчатое одет. В интернате тоже все в рубашках щеголяют, а у старших даже пиджаки были. Пиджак в нашем стойбище носил только учитель. Не успели мы раздеться, как повели к доктору. Ну, этого мы не боялись: у нас в стадах часто бывала фельдшер Наташа. Осмотрели нас и тут же начали стричь. У меня, как у потомственного оленевода, был венчик из волос вокруг головы – состригли наголо. Потом в баню повели. Особенно поразила нас жара. Некоторые даже подались к двери. Но сопровождавший нас старшеклассник преградил дорогу и крикнул: “Не бойтесь! Сейчас привыкнете!” Действительно, прошло немного времени, и мы ожили. Столько горячей воды нам и во сне не снилось. Помылись как следует, намного белее стали. Оделись во все чистое и вышли на улицу легкие как пушинки. Хотелось прыгать и петь.