Время таяния снегов
Шрифт:
— Адам, Адам, — повторил несколько раз вслух Кукы, как бы вслушиваясь в каждый звук этого имени. — А кто он такой? Морж, тюлень, медведь или, может быть, тоже кит?
— Не кит он, а обыкновенный человек, — ответил Кожемякин.
— Я слышал от русских учителей, будто весь людской род произошел от волосатой обезьяны, — вмешался в разговор Опэ.
— Это по-научному, — сказал Кожемякин. — А Ева и Адам — это религия, шаманские рассказы.
— Не мешай! — отмахнулся от Опэ Кукы. — Все-таки непонятно, как это простые люди, ваши Адам и Ева, могли создать весь человеческий род?
Вскипевший чайник прервал разговор. Кукы потушил примус и накрошил в чайник плиточного чаю. Петя развязал свой мешок и вывалил на опрокинутый ящик, служивший столом, все, что там было. Крендели, баранки, сладкие булочки быстро исчезали во рту охотников и перемалывались крепкими, как волчьи клыки, зубами.
— А теперь рассказывай дальше, — обратился Кукы после чаепития к начальнику.
— Ну что там рассказывать? Я все это знаю понаслышке…
— Тогда расскажи о русских шаманах — попах, — не унимался Кукы. — Ты знаешь хоть одно русское заклинание?
— "Отче наш" знаю немного…
— Это о чем?
— Ну, в этой молитве восхваляется бог, — туманно пояснил Кожемякин, — и просят хлеба у него.
— Зачем хлеб? Просить так уж просить сразу моржа или тюленя!
Помолчав немного, Кукы спросил:
— А как ты заклинание получил? Купил у какого-нибудь попа?
— Зачем! Все молитвы записаны в книгах. Выучивай и молись себе на здоровье.
— Вот это хорошо придумано! — с восхищением сказал Кукы. — Купил книгу и получай заклинания на всю жизнь. Мой дед, чтобы хоть немного научиться шаманить, за каждое заклинание песцовую шкурку платил. Ты, товарищ Кожемякин, на меня не обижайся, что я много тебя расспрашиваю. Раньше мы не думали о жизни: забота о еде и теплом жилище — вот о чем были наши думы. Сейчас вся наша жизнь меняется, как земля весной, во время таяния снегов. Многое нам еще неясно, но мы хотим все понять и научиться сами разбираться, как и что в жизни.
— Кит! — крикнул с носа вельбота Рычып.
Все, кто только что прислушивался к разговору Кукы и Кожемякина, обернулись на крик. Дядя Кмоль достал свои бинокль. Прямо по курсу вельбота показался фонтан. Кита заметили и на других вельботах.
Кукы пробрался на нос и приготовил гарпун. К ремню, идущему от наконечника, он привязал три пых-пыха.
— Прибавь ходу! — крикнул Кмоль, не отрывая бинокль от глаз.
Вельбот рванулся и понесся к киту.
Началась погоня. Кукы держал наготове гарпун; Опэ, стоявший рядом, заметно нервничал и без нужды то и дело поправлял лахтачий ремень. Кит часто менял направление, но дядя Кмоль каждый раз угадывал, где он покажется.
Кит уже был так близко, что сквозь зеленоватую толщу воды просвечивало его длинное гладкое тело.
Выбрав момент, Кукы размахнулся, изо всех сил бросил гарпун. Рукоятка отскочила от кита, и пых-пыхи, словно ожившие, перекинулись за борт, увлекаемые вонзившимся в китовое тело наконечником.
Кит нырнул, утащив в глубину пых-пыхи. Кмоль повернул вельбот от кита, уступая место другим бригадам. Для того чтобы удержать кита на поверхности, недостаточно подъемной силы трех пых-пыхов. Для верности необходимо было всадить в него по крайней мере еще один гарпун.
Вельбот бригады Чейвына приблизился к киту, и через минуту за морским великаном тянулось уже шесть пых-пыхов. Их оказалось довольно, чтобы держать кита близко на поверхности, кроме того, пых-пыхи отмечали направление, по которому кит пытался уйти от вельботов.
С близкого расстояния охотники расстреливали кита в упор. Из головы его хлестала кровь, но кит не сбавлял скорости, и моторы, работавшие на пределе, едва успевали за ним. Окрашенная кровью вода кипела от пуль, вельботы неслись как на крыльях, от грохота выстрелов гудело в ушах. Когда утихли ружья и моторы были выключены — над морем нависла неправдоподобная тишина. И казалось, что это только на один миг, на одну секунду… Прошла секунда, минута, а на море по-прежнему было тихо. Лишь за бортом журчала волна. Вельбот двигался по инерции к кровавому пятну на воде, посреди которого плавали шесть пых-пыхов, поддерживавших на плаву убитого кита.
Первым нарушил тишину Кукы. Подмигнув Кожемякину, он шутливо произнес:
— Предки услышали, что мы о них вспоминаем, и послали нам богатую добычу.
До Нуукэна добрались лишь к вечеру, когда солнце уже низко висело над морем. Нуукэнцы и охотники окрестных стойбищ, приехавшие сюда на время промысла и раскинувшие у моря свои палатки, вышли на берег.
Ремни, которыми был привязан к вельботам кит, отвязали и бросили стоявшим на берегу людям. К ремням привязали канаты с блоками.
Пока причаливали и вытаскивали вельботы на берег, кит уже был вытащен на сушу. Со всех сторон его облепили люди. Широкими ножами на длинных рукоятках они отрезали большие куски кожи с жиром и оттаскивали в сторону.
Ринтын и Петя, уже точившие свои ножи о плоские камни и намеревавшиеся принять участие в разделке кита, были сильно огорчены, когда Рычып поручил им отгонять от мяса и жира собак. Их гордость добытчиков кита была уязвлена, и, чтобы выместить досаду на прожорливых собаках, они вооружились камнями потяжелее.
Когда закончили разделку кита, солнце уже наполовину зашло в воду, чтобы снова подняться и начать новый день. На берегу выросла целая гора мяса и жира.
Несмотря на бдительность Ринтына и Пети, собаки успели объесться и лениво грызли огромные, похожие на жердины китовые ребра.
27
Ринтын стоял, широко расставив ноги и опершись на лопату. Он не мог оторвать взгляда от чудесной картины, раскрывшейся перед его взором.
Прямо из-под его ног вниз, к морю, уходил ледник, точно огромная снежная река. Крупные кристаллы сверкали на солнце, горя всеми цветами северного сияния. Ледник полого уходил в воду, а дальше простиралась светло-зеленая морская гладь с неподвижно застывшими на ней белыми с голубизной понизу льдинами.
Справа синели, словно отлитые из стекла и впаянные в неподвижную воду, два острова — Ратманова и Крузенштерна. Первый из них — советский, второй — американский.
Оттуда, откуда смотрел Ринтын, невозможно было различить, где кончается один остров и начинается второй. Оба острова сливались в одно целое, сплошь синее.
Налево от острова море незаметно для глаза меняло цвет, скрадывая линию горизонта. От этого плавающие льдины смешивались с облаками. И небо, и снег вокруг Ринтына, и все кругом было одного цвета, и лишь в некоторых местах снег был гуще, темнее, обозначая границы предметов, а местами настолько светлым, что как бы пропадал из глаз.
— Рапота! Рапота! — раздался вдруг крик. Ринтын от неожиданности вздрогнул и оглянулся. Раскрыв в улыбке беззубый рот, на него смотрел старик эскимос Аляпан. Он каждый промысловый сезон присматривал за многочисленными ямами в леднике. Так как в Нуукэне собирались охотничьи бригады с северного и южного побережий, Аляпан не жаловался на недостаток работы. Платили ему натурой: мясом, жиром, кожей. Старый эскимос зарабатывал побольше охотника в удачливой бригаде и со своей старухой ни в чем не нуждался.