Время таяния снегов
Шрифт:
В яранге дяди Кмоля было тихо и печально. Никто не разговаривал. Даже маленький Етылъын притих. Ринтын пробовал читать, но едва он начинал всматриваться в буквы, как перед ним вставала картина: на ослепительно белом снегу, в окружении четырех камней лежит то, что раньше было бабушкой Гивынэ.
32
Летом сорок второго года, когда в Улаке не стало ни чаю, ни сахару, пришел пароход. Он пробился сквозь льды и, исцарапанный до красной краски, будто окровавленный, со следами жестокой борьбы со льдами, стал на якорь в восемнадцати километрах от Улака.
Все мужчины и даже бездетные женщины отправились в Кэнискун на разгрузку парохода. Люди таскали на плечах мешки с сахаром и мукой, ящики, каменный уголь. Ученики возили товары на собаках по мокрой тундре в Улак.
Работали, не отдыхая ни днем ни ночью. В холодной ночи ярко горели костры из каменного угля, от жирной сажи еще больше темнело небо.
Маленькое стойбище Кэнискун на время превратилось в большой поселок. На берегу раскинулись палатки, в воздухе не умолкали голоса людей и стрекот моторных вельботов, перевозящих грузы. В пролив Ирвытгыр уже вошли льды, и капитан торопился скорее уйти.
Ринтын кормил собак, когда к стоявшему недалеко от него Татро подошел Журин, неся в руке несколько книг.
— Вот полюбуйтесь, — сказал Журин, сунув в лицо Татро книги. — Семьдесят ящиков!
— Что это такое? — спросил Татро.
— Не видите? Книги! — Журин швырнул их себе под ноги. — Идет воина, а какой-то умник шлет нам вместо продовольствия книги!
Татро поднял книги, смахнул с них грязь и задумчиво произнес, разглядывая переплеты:
— Интересно. "Квентин Дорвард", Вальтер Скотт.
— Куда мне девать этот груз? — все больше раздражался Журин.
— Я думаю, что колхозный клуб возьмет. Да и школа не откажется, сказал Татро.
Журин махнул рукой и зашагал к воде: к берегу подходил кунгас.
Давно ли Ринтын прочитал первое слово, а любовь к книге у него уже была большая. Буква за буквой, слово за словом он прочитал все книги на чукотском языке, какие были в школьной библиотеке. Их было немного: "Приключения барона Мюнхгаузена", «Марья-большевичка» Неверова, сборник для чтения. Потом стал читать по-русски. Впервые Ринтын услышал стихи в чтении Прасковьи Кузьминичны… Он стал брать в библиотеке только книги, написанные короткими строчками. А затем он услышал чтение Василия Львовича.
Весной, когда Ринтын окончил на «отлично» второй класс, Василий Львович подарил ему книгу в простом бумажном переплете. Она называлась "Муму".
Эту книгу Ринтын читал, сидя в пустом, старом вельботе на берегу моря. На воде кричали чайки, шумел ветер; над головой синело чистое небо, полное воздуха, как надутый парус. Но Ринтын ничего не слышал и не видел. По его щекам текли слезы, и сквозь их радужную пелену мальчику представлялась плывущая по реке лодка с сидящим в ней Герасимом… За лодкой плывут брошенные весла… Ринтын запомнил имя писателя — Тургенев.
"Записки охотника" произвели на Ринтына еще большее впечатление. Каждая страница открывала ему новый мир, перед ним являлись новые, интересные люди и делились с ним, чукотским мальчиком, своими мыслями. Многое оставалось непонятным для Ринтына, и все же прочитанные книги были маленькими лучами, освещавшими по капле скрытый от Ринтына мир.
33
Прошло несколько месяцев, и вновь наступила зима, а ящики с книгами, о которых в Улаке никто не вспоминал, не выходили из головы мальчика. Ринтын спросил про ящики у Татро.
— Узнай об этом лучше у самого Журина, — сказал Татро, — он хозяин всех товаров.
К Журину Ринтын не пошел и решил узнать о судьбе книг через Эрика. Он искал случая поговорить с новым мальчиком. Этот случай скоро представился.
Обычно в свободное от занятий время Ринтын возил лед из речки Тэювээм. Русские жители Улака охотно пользовались услугами Ринтына. Эта работа давала ему немного денег.
Жена Журина попросила Ринтына привезти и к ним лед. Эрик вызвался ехать с Ринтыном. Как только собаки взяли, Эрик развалился на нарте и начал ни к селу ни к городу выкрикивать:
— Так-так! Поть! Поть!
Собаки удивленно оглядывались, но, увидев спокойное лицо своего постоянного каюра, отворачивались, как бы пряча насмешку: "Вот сел пустой жестяной бак!"
Когда нарта поравнялась с пекарней, их окликнул Петя:
— Куда?
— За льдом, — ответил Ринтын.
— И я с вами! — закричал Петя в открытую форточку, откуда валил густой, пахнувший теплой мукой пар.
Еще осенью Петя, наконец, добился своего: отец ему купил шесть собак, а Рычып смастерил такую нарту, какую имел не каждый улакский охотник. Петя выкатил нарту, быстро запряг собак и поехал вслед за Ринтыном.
Поехали прямо по лагуне, к устью реки Тэювээм. Эта небольшая речка начинала свой путь высоко в горах и текла вниз, перепрыгивая через камни. Достигнув низины, она умеряла свой стремительный бег и уже спокойно, вбирая в себя все окрестные ручейки, вливалась в широкую лагуну. Ранней весной она вольготно разливалась по тундре, летом пересыхала до того, что, бывало, в широкой долине от нее оставалось лишь несколько длинных прозрачных лужиц. Зимой Тэювээм промерзала до самого дна и служила улакцам кладовой прозрачного и звонкого льда для питьевой воды. Считалось даже, что вода, натаянная из льда речки Тэювээм, особенно вкусна.
Нагрузив нарты крупными кусками льда и прочно обвязав груз ремнями, ребята отправились в обратный путь. Несмотря на сильный ветер и крепкий мороз, они сосали льдинки и весело болтали. Эрик рассказывал о Московском метро, пытаясь взгромоздиться на нарты, но сидеть на острых льдинах было не очень удобно. Петя перевел разговор на излюбленную тему: что было бы, если бы вдруг на Чукотке стало жарко, выросли леса, зацвели сады.
— Эх! — воскликнул Ринтын. — Если бы на месте лагуны был лес! Густой и зеленый, как крыша на маяке. А на тундровых холмах росла пшеница, из которой делают муку, а потом хлеб!