Время темной охоты
Шрифт:
Молодой все-таки снизошел к объяснению. Теперь он излагал причины выселения с той же истовостью, с которой раньше отказывался от каких бы то ни было объяснений.
– Давно доказано, что вмешательство высших цивилизаций в дела местного населения приносит один только вред. Могут произойти самые неожиданные социальные катаклизмы, - говорил он, ударяя ладонью по столу в такт своим словам.
– Пеулы - наши друзья. Мы ничего плохого им не делаем.
– Ваши друзья, ха-ха!
– ненатурально хохотал Молодой.
– Чем? Чем, черт возьми, вы
– Почему ситец-бусы? Мы их лечим, оружие даем, лопаты, инструмент всякий. Мы много им помогаем.
– Оружие? Да вы хоть соображаете, чем хвастаетесь? Это самое главное обвинение против вас. Вы не имели права даже подумать об этом!
Косматый напружинился и мгновенно побагровел.
– Что ты нам указываешь. Лисенок?
– зарычал он.
– Ты сейчас приехал, мы не знаем тебя, почему мы должны тебя слушать?
От злости Молодой даже привскочил с места.
– Это не я, это Земля вам указывает, родина ваша!
– Наша родина здесь!
– Земля - ваша родина в высшем смысле. Вы люди...
– А-а-а, в высшем смысле! Оставь его себе, свой высший смысл. Мы здесь родились и другой родины не хотим. Почему тебя слушать?
Лицо инспектора пошло красными пятнами, тонкие губы искривились, глаза горели бешенством - вот-вот взорвется. Но сдержался, сжал зубы, с минуту молчал.
– Значит, так, - сказал он наконец с трудом и вполголоса.
– Мы выселяем вас потому, что здесь вообще запрещено находиться. Во-вторых, ваша колония ведет себя по отношению к местному населению преступным образом.
– Ай-ай-ай!
Молодой нервно сморгнул и продолжил:
– Ваше вмешательство в естественный ход истории влечет за собой самые гибельные...
– Пеулы живут в сто раз лучше, чем другие. Кому спасибо?
Они и двух минут не могли говорить спокойно. Что-то сделалось с воздухом, со звуками, со значением слов - абсолютно все колонисты были взбудоражены. Они переговаривались между собой, размахивали руками, угрожающе поглядывали на инспектора. Тот чувствовал эти взгляды, но виду не подавал.
Стены дрожали от органного гудения верхних и нижних ветров, бордовые тучи носились по небу. Будет буря!
– Кроме опасности социальной, вы несете в себе опасность генетическую. Вы для пеулов - чума. Рано или поздно вы убьете их одним своим присутствием.
Косматый вскочил с места. Друзья и Молодой тоже. Один из телохранителей жутковато оскалился и вспрыгнул на стол.
– Назад!
– крикнул Косматый.
Виктор навсегда запомнит этот момент, когда над столом вдруг выросли четыре фигуры - Косматый, сжимающий и разжимающий кулаки; нетерпеливые телохранители; Молодой, испуганный, загнанный, нахохленный. Виктор запомнит внезапную тишину, Паулу, почему-то хватающую его за рукав, и то, как он сам, бормоча что-то, протискивается вперед, идет к Молодому, становится рядом, угрюмый, настороженный... Как оттаивали глаза Косматого, как он наконец сказал:
– Сядем.
– Сядем, - энергично, с фальшивой бодростью повторил Молодой, и все успокоилось. Они сели и с прежним пылом продолжили бессмысленный разговор.
Виктор отошел к полкам за спиной Молодого. Слишком стало опасно. Напротив белым манящим пятном застыло лицо Паулы - с ней тоже творилось что-то непонятное. Нет, точно, словно вся планета сошла с ума в тот день перед бурей, которая все грозила и не шла.
Почему, почему Молодой уговаривал их, ведь все было решено и ничего от него не зависело? Почему так ярился Косматый, доказывая свою правоту, умный человек, он не мог не знать, что все слова бесполезны?
– Посмотрите, как вы живете, до чего вы дошли!
– Пятьдесят лет назад нас было триста, когда отец взял все в свои руки, а сейчас уже полторы тысячи - вот до чего мы дошли!
– Да причем здесь цифры, причем здесь цифры? Вы их держите в черном теле, тирания, средние века, честное слово!
– Никакой тирании! Обсуждаем, решаем вместе - где тирания?
– А эти телохранители, Друзья ваши? Бездельничают, народ пугают. Зачем?
– Нельзя так говорить! Парни стараются, ты, Лисенок, ничего в этом не понимаешь, тебя совсем другому учили. Без них невозможно.
И так они спорили, перескакивали с одного на другое, возвращались к пеулам, снова кричали о вырождении, и никак нельзя было понять, кто из них прав. У Молодого не хватало слов, он срывался, терял мысль, а Косматый, наоборот, набирал силу. Он даже успокоился, его клокочущий астматический бас уже не ревел, уже гудел ровно и сильно, подстать верхним ветрам, а те, словно забрав у него все бешенство, дико орали на разные голоса.
Спор ни к чему не приводил, да и не мог привести, спор выдыхался, а Косматый давил, давил, и от двери уже неслись угрозы. Лицо Косматого стало огромным, некуда было деться от его бычьего взгляда, буря проникала в самую кровь и не давала сосредоточиться.
И наступил момент, когда Молодой перестал спорить, перестал хвататься за голову и бить кулаками по столу, когда он закрыл глаза и устало проговорил:
– Не понимаю, зачем все это? Не понимаю. Я здесь ни при чем, зачем вы мучаете меня? Зачем, когда все и так ясно - через неделю придут корабли и переправят вас на Землю, на Куулу, на Париж-100, куда угодно.
– Неужели ты не понял, Лисенок, что мы никуда не уйдем отсюда?
– Вас не спрашивают, вам даже не приказывают, вас просто заберут отсюда, хотите вы этого или нет.
– Лисенок, силой от нас ты ничего не добьешься. Мы не те люди.
– Не я. Земля. Вы ничего не сможете сделать. Сюда прядут корабли...
– А мы их не пустим!
Все одобрительно зашумели: еще чего, пусть только сунутся! Пусть у себя приказывают. Здесь им не Земля!
Молодой слабо усмехнулся.
– Каким образом?
– Увидишь, Лисенок. Скажи им всем: мы будем драться. Скажи: мы умеем.
Среди всеобщего гама Молодой вдруг вскинулся, встал, впился в Косматого удивленным взглядом.