Время тяжелых ботинок
Шрифт:
«Гость» пожал плечами.
– Те, кто ворует у своих братанов, таких же зеков, как сам. Большой грех! Так что – Кинжал, и – все дела.
– Вы что – обыскивали мою квартиру?
– А ты как думал! Мы люди серьёзные, всё делаем степенно, но мгновенно. Нашли кортик, правда, никакой коллекции не обнаружили. Решили так: воспользуешься – наш человек. Нет, – как говорит Захарыч, на нет – и Бога нет. Ну, так что – идёшь ко мне?
– А у меня есть выбор?
– Сам как думаешь? Ты зарезал троих. Да, мы подставили несчастного пидора Цыпку. Но вопросов будет уйма. Как этот тушкан смог отправить на тот свет трёх серьёзных братков? Попробуем разыграть фактор обиды и неожиданности.
– Убийство двух и более лиц в состоянии аффекта – до пяти лет.
– Но это чепуха по сравнению с тем, что тебе полагается за ту девочку. Толстый, давай, поясни.
– Статья сто тридцать первая, часть вторая. Изнасилование, совершённое с особой жестокостью по отношению к потерпевшей, срок – до десяти лет. Мать потерпевшей работает в Смольном и это дело так не оставит. Ты, оказывается, не только полдня насиловал её несчастную дочь, но и гасил об неё окурки от сигарет «Прима».
– Вы же знаете, что это неправда, – начал терять самообладание «обвиняемый». – Я пригласил Юлю домой по её просьбе, чтобы проконсультировать. Она пишет курсовую работу по Набокову, тонко чувствует настоящую литературу, знает наизусть почти всю «Лолиту». Это случилось по её инициативе, она призналась мне в любви. Девушка развитая, взрослая, она не была девственницей. Поверьте, у неё половой аппарат взрослой женщины!
Желвак – как не сидел:
– Ты ещё скажи, что сунул только кончик, и делал это только секундочку! Благодари, что мы не на зоне в моей хате! Тебя бы уже давно порвали, как Тузик грелку!
Любой, не сидевший на тюремных нарах, для Желвака полноценным человеком не считался. Таких он вблизи себя старался не держать – жизни не знают.
8
Слизняк, параша! Всех заложит, выдаст с потрохами – и себя в первую очередь. Любой следак-практикант на раз расколет его по самую жопу.
«Ну, кто его за язык тянет – рассказывать о себе такое!
Неужели его не учили – не колоться!
Нет – и всё! Не был, не видел, не знаю! Не слышал, не знаком!»
Он кивнул Толстому, прикрыл глаза, подумал, что всё это – дохлый номер, и равнодушно вполголоса выдавил:
– За метлой следи, а то гвоздём к асфальту прибьём. Бумаги говорят, было изнасилование. И факт особой жестокости подтверждён медицинской экспертизой. Если даже ты только поимел этого ребёнка, а окурки об неё гасил кто-то другой, для тебя это ничего не меняет. Меня другое удивляет: ты же преподаватель, едрёна вошь, и в педофилах никогда не ходил. Ты должен был знать точный возраст этой… опять забыл,
– Желвак вдруг сыграл сильное волнение и негодование.
У Чекашкина вспотели ладони. Он ухватил жёлтую чашку, но она была пуста:
– Второкурсница… семнадцать лет…
Раскрыв записную книжку, заговорил Толстый:
– Следующий раз, если, конечно, он у тебя будет, готовься к подобным мероприятиям более основательно. Зачитываю: Пекшина Юлия Вахтанговна, родилась 24 апреля 1984 года. В школу пошла с шести лет – прямо во второй класс. В восьмом классе мать перевела дочь в техникум, используя свои связи, тоже сразу на второй курс, говорят, девочка гениальная. В родной школе ей оставаться было нельзя: она влюбилась в учителя физики, уложила его в постель. Ей сделали аборт, а тому физику сейчас, боюсь, не до закона Архимеда. На момент твоего с ней эксцесса ей только исполнилось тринадцать с половиной лет. Я видел бумаги, там всё грамотно и очень убедительно. Та же сто тридцать первая статья, но уже часть третья: срок – до пятнадцати лет.
«И здесь я – палач», – самооценка математика и поэта была предельно лаконична.
Он вскочил, повинуясь какому-то тёмному безотчётному импульсу всё и вся крушить. Перед глазами пал красный туман, из горла вырвался рык.
Но даже сквозь алую муть он угадал внезапно выросшие из разных углов просторного зала четыре тёмные фигуры. Атлетическим сложением они не отличались, но на белых одинаковых лицах прочитывалось: одно резкое движение – и ты труп.
Вспышка агрессии тут же угасла, – пожить ещё хотелось.
Желвак едва заметно кивнул, и чёрные тени бесшумно исчезли.
Толстый невозмутимо продолжал:
– Если ты историю с физиком не слышал, это не меняет дела. Вообще, незнание закона не освобождает от ответственности. Это из римского права – ты, наверное, в курсе. Скорей всего, ты виноват только наполовину. Но доказывать твои пятьдесят, а не сто процентов никто не будет. Да это практически и невозможно, здесь другая математика. Видно, матери надоели похождения дочери, и она решила представить её как несчастную жертву насильников-учителей, – чтоб другим неповадно было. Эту нимфетку всерьёз поучили. Побои и ожоги от окурков, которые были засвидетельствованы врачами, связаны не с твоей особой жестокостью, а с работой того, кто по просьбе родительницы вразумлял юную блядь. Я это обязательно раскопаю, но только для будущих сюжетов. – Толстый тоже очень «волновался», пыхтел давно погасшей трубкой.
Всё это время Желвак ходил вокруг «скамьи подсудимых»:
– Так что, куда ни кинь, ты – особо опасный преступник. Конечно, номер с Цыпкой мы продавим. Но и тогда тобой будут заниматься такие волки из прокуратуры, что даже у меня, отбывшего на киче полжизни, сводит скулы: международный розыск, вечные скитания, и спать – только на голодный желудок, одетым и стоя. По такой статье даже я – не то, что на пятнадцать лет, и на пятнадцать минут на зону бы не пошёл.
– Выходит, выбора нет? – ответ он знал уже и сам.
Желвак и Толстый курили у холодного камина. Они забавлялись тем, что пускали туда дым, и он струйкой безвозвратно втягивался в чёрную пасть. Отделан камин был кирпичом особого обжига, полукружно расходившимся по стене буйной радугой.
«Каждый охотник желает знать, где сидит фазан», – проговорил про себя Кинжал.
9
Пенелопа Калистратовна была из тех редких астрологов, которые считают, что только духовный опыт может помочь грамотно проанализировать заложенную в гороскопах информацию.
Настоящая астрология – а её всего процента два – это не для дураков.
А опыт у Пенелопы имелся. «За плечами много лет, а под ними – много килограммов», – говорила она о себе.
В гороскопы Чекашкина она вгрызлась серьёзно: хорошо платили, а Толю знала с детства. И в Москву поехала по первому же зову, хотя, как всякая коренная петербурженка, Белокаменную недолюбливала.
Она стояла на балконе домашнего спортивного зала в особняке где-то под Звенигородом и наблюдала, как её подопечный боксирует на ринге, который был здесь специально оборудован. Рядом довольно улыбался Захарыч. Пока ни один пункт его плана не потерпел фиаско. Не понимал он только, зачем всё это Желваку? Толстый любил и умел считать чужие деньги и знал, во что обходится боссу этот «специальный проект».