Время улыбается
Шрифт:
Кабинет следователя был просторен, пластиковый пол выкрашен в красный цвет. Мальчишку вели очень грубо, вывернув локти, а по пути так врезали дубинкой, что ребенок посинел, притих и потерял сознание. Посадив в пластмассовое с железными разъемами кресло его, приковали, зажав руки и ноги - титановыми наручниками, при этом сняв робу, хлопнули по щекам - глаза открылись. Следователь суховатый мужичок в синем халате и зеркальный очках ласково спросил.
– Как зовут тебя дитя?
– Тапир Ника!
– Скуля, произнес мальчик.
– Вот как, ну и звери.
– Следователь
– Мы разберемся с ними, а пока расскажи об своих друзьях.
– А что я могу сказать. Мы просто дружили хорошие приятели только и всего.
– Э нет. На тебя поступил донос, это ты готовил покушение на великого кронштейна Нерон ибн Хотабба. А за это тебя могут жестоко казнить вместе с родителями.
– Неправда это! Я люблю Нерона! Когда меня принимали в скауты-модели, я даже посвятил ему стихотворение.
– Знаю! Но враг на то и враг чтобы искусно маскироваться. Иначе мы вас давно переловили как жуков. У нас есть улики против тебя. Плевательная трубочка, из которой ты обстреливал портрет великого вождя.
– Я никогда не плевал на грандиозного кронштейна.
– Мальчик вновь захныкал. Тапиру стало страшно, он подумал об своих родителях, раз следователь так говорит, значит, они еще не арестованы.
– На трубке обнаружены твои отпечатки пальцев и губ. Запираться бесполезно.
– Но ведь портрет могли обстрелять и из другой трубки, сделайте экспертизу слюны.
Дознаватель нахмурился - главной улики испорченного портрета они так и не смогли найти. Дети также были настолько запуганны, что все изображения Вождя содержались в образцовой чистоте. Но донос где кривым, возможно детским почерком было написано, что на Нерона ибн Хотабба готовиться покушение был. А для тренировки Тапир использует плевательную трубочку. Условия содержания заключенных тяжелые, высокая смертность в лагерях, да и расстрельные команды требуют своей жертвы. С верху им спущен план, столько то расстрелять, а еще большее количество навечно засадить в трудовые лагеря. А народ пошел лояльный, трусливый, даже думать плохо об кронштейне боится. Приходиться исхитряться, чтобы выполнить программу. Что для него какой-то мальчик - мельче назойливого клопа. Конечно, его родители арестованы и дают показания.
– Нет "пацанчик"! Все уже доказано. Тебе осталось подписать лишь вот это!
Следователь протянул плотную бумагу.
– Вот здесь в уголке. И тогда тебя отпустят.
– Но если я признаюсь в покушении, меня растворят живьем!
Дознаватель растерялся, он понял, что допустил ошибку. Следовало сначала усыпить бдительность мальчугана, затем дать подписать пустую бумажку. Такой простосердечный ребенок наверняка подмахнул бы, не гладя. А уж потом они бы допечатали то, что хотели. А теперь его придется ломать.
Впрочем, Тапир не был таким уж наивным, еще в камере ему пацаны сказали, чтобы он ничего не подписывал. Иначе не избежать смертного приговора.
– Ты все равно подпишешь. Мы можем сделать это быстро и без мучений. Или наоборот очень медленно через страшную боль.
Следователь навис над мальчонкой, двое его помощников в красном стали по бокам.
– Ну, с чего начнем.
– С тока. Это и чисто и больно!
– Прохрипел стоящий справа громила.
– Люблю электричество! Тебе дают последний шанс, прежде чем боль пронзит тебя, подпиши.
– Нет, я хочу жить.
Мальчик трепетал от предвкушения страданий, но смерть была еще страшнее.
– Врубайте ток.
Палачи закрепили зажимы и включили электричество. Разряды прошлись по телу, венам, нервным окончаниям. Никогда еще Тапир не испытывал такой боли. Глаза выползли из орбит, конечности задергались, коротенький ежик светлых волос заискрил.
– Вот так! Говори паршивец! Назови сообщников.
Слезы ручьем лились из глаз, ребенок рыдал и всхлипывал, но отказывался сдаться.
Ток усилили, кожа задымилась, кровь начала вскипать, мышцы набухли и были готовы лопнуть.
– Ну, щенок! Признавайся!
– Дознаватель достал похожий на сварочный электрод и приставил к груди.
– Нет! Я не виновен.
Электроразряд ударил напротив сердца. Мальчишка дернулся и потерял сознание.
Его с трудом привели в себя, поняв, что ребенка можно и убить следователь пытал его бережно, словно жука. Находил чувствительные окончания, просовывал электроды между пальцев рук, ног, щекотал острием паяльника босые пятки. Даже попробовал подсоединять к языку. Но ничего не помогало. Тапир стонал, орал, но не признавался, не выдавал сторонников, отказывался подписать бумагу. На протяжении допроса, он несколько раз терял сознание, но быстро - голова крепкая, приходил в себя. Прошло несколько часов, следователь и сам устал. По своему богатому опыту, он знал, что иногда встречаются такие упрямые особи, что их никакой пыткой не проймешь. Впрочем, для пожизненного приговора, признание необязательно, а многие люди сидят годами и им даже не предъявлено обвинение. Особенно часто так поступают с детьми, сажают на год-другой, заставляют вкалывать по шестнадцать часов в сутки, избивают, варварски воспитывают, затем выпускают и даже разрешают учиться в школах. Зато потом какой у них остается страх на всю жизнь, и разуметься любовь к диктатору.
– Бросьте эту падаль в карцер, он нам ничего не скажет.
Темное наглухо закрытое помещение это карцер, там заключенного вздергивают, приковывают за заведенные назад руки, а голые ноги болтаются по колено в ржавой, холодной воде. Иногда по ней пробегает волна тока. Если продержать подольше заключенного он начинает сходить с ума. В добавление вонь, в черной жиже плавают полуразложившиеся трупы.
Тапир стонал, болели вывернутые руки и плечи. Уснуть невозможно, холодно, иногда пребольно стегает разряд. Мальчик был в полубреду. Ему грезилось солнце, мама родная сестричка, школьные товарищи. Он вспомнил, как впервые побывал в ледовом дворце, катаясь на коньках, а затем познакомился с девочкой Кларой. Они затем играли на компьютере друг против друга "Звездный путь", как интересно и весело. А теперь только мука болят вывернутые плечи, а какие-то твари щекочут и щиплют отбитые покрытые волдырями пятки, это почти приятно и отвлекает от боли. Затем опять бьет ток и мальчик на несколько минут теряет сознание, а когда его дух возвращается в плоть, распухшие губы шепчут.