Время ушельцев
Шрифт:
— То есть не на нашем Востоке, а на вашем, верландском, — уточнил Фаланд.
— Да, на нашем, — кивнул Хугин. Что Землю здесь называют Верландом, он уже знал. — Так вот этот Мани проповедовал учение, согласно которому все сущее есть побочный результат борьбы между добрым и злым божествами, и когда один из них победит, наступит конец света. Чтобы поддержать равновесие между Добром и Злом, они не гнушались никакими средствами, вплоть до ритуальных убийств и самоубийств. Это когда им казалось, что в мире что-то уж слишком много хорошего, — саркастически добавил он. — А не то просто грабили
— А у нас это называется «учение Равновесия», — добавила молодая женщина редкостной красоты, сидевшая напротив Хугина.
— Угу, — кивнул Тилис. — Примерно то же самое проповедуют эсткорские серые маги. Только они говорят немного иначе. Мы-де не стремимся к добру или злу, мы ищем только знаний, а к чему они будут направлены — не наше дело. Когда-то они хотели меня повесить, как не желающего отречься от Света, да я сбежал.
Темные глаза Фаланда весело блеснули.
— А по-моему, тебя как раз нежелание и спасло, — сказал он. — Но об этом потом. Сейчас пусть рассказывает Хириэль.
С точки зрения Митрандира, Хириэль обильно уснащала свой рассказ ненужными подробностями. Но, похоже, они-то как раз и были нужными — ей не задали ни одного вопроса.
После нее говорил Норанн, рассказавший об Ордене Радуги, о Черной провинции, Хрустальном Мече и о клятве тех последних, кто еще остался верен своему долгу.
— Дело не в том, что война уже неизбежна, — сказал он. — Дело в том, что это будет война за Живой Мир — будет он живым или нет. Ибо если Древо будет искажено полностью — оно умрет. А вместе с ним умрем и мы, и вы, и птицы, и звери, и деревья, и даже звезды. Свое Древо награ уже убили. Они могли стать богами, но предпочли ради своего удовольствия искажать и уродовать все, что только можно исказить. Точно так же и люди Земного круга разрушают естественную природу и заменяют ее искусственной, не замечая, что она разрушает их самих. Но, по счастью, у них нет силы богов. А награ ее некогда имели — и их Древо погибло, и вместе с ним погибла и сотворившая его Старшая Богиня.
— Богиня? — переспросил кто-то.
— Да. Наш Бог-Творец зовется Всеотцом. А она для своего Древа была Всематерью. Того Древа больше нет. То, что от него осталось, мы называем Пнем, а награ стали Демонами Пня. И те, кто были их подручными в их гнусных делах — тоже.
Я не знаю и не желаю знать, что они обещали Черному Командору и как намерены свое обещание выполнять. Скорее всего, не намерены вообще. Черный Командор для них такой же мусор, как и мы. Если ему очень повезет, то он будет мелким бесенком, воображающим себя властелином мира — игрушкой, сделанной из некогда живого человека. Но это, повторяю, меня не волнует. Демоны Пня враждебны всему живому, и я от имени Ордена прошу вашей помощи и союза для борьбы против них.
— Это мы обсудим обязательно, и сегодня же, — пообещал Фаланд. — Но сначала мы должны выслушать тех, кто потребовал созыва Совета.
— Позавчера в Верхнее Море вышли черные галеры, — начал седой, как лунь, старик, чем-то похожий на Николая Угодника, — и на них было полно не только порченых людей, но
— Так это было позавчера? — воскликнул рослый сутуловатый мужчина с крупными длиннопалыми руками рабочего и орлиным взором моряка.
— Кэрьятан, не перебивай! Пусть говорит Мастер Путей!
— Я уже сказал все, что хотел сказать, — кивнул старик. — А что тебя интересует, Кэрьятан?
— Это было в полдень?
— Да.
— Позавчера в полдень, — медленно произнес Кэрьятан, — на берегу Полуночной бухты какие-то порченые люди вызывали демонов. Я повел «Звезду надежды» к берегу, но они махали нам руками и кричали, как победители. Когда они заметили, что корабль не тот, было уже поздно. Мы высадились на берег. Часть этих порченых разбежалась, остальных мы перебили. И вот что я потом подобрал на берегу.
Это была разбитая глиняная чаша с росписью: черная длань, окруженная багровым сиянием. По бокам горели мрачным огнем два глаза, и один из них был без зрачка. А по краю…
— Не складывайте их вместе! Ради всего святого, не складывайте их вместе! — отчаянно закричал Хугин.
— Восстановить целостность Чаши Осквернения? Ну уж нет, на такую глупость я не способен, — усмехнулся Фаланд.
— Н-ну дела… — пробормотал Митрандир. — Ну и влипли же мы все с этим черепком…
Древняя и возвышенная магия
— Так это и есть Иффарин? — спросила Галадриэль, кутаясь в зеленый плащ. — Брр! Холодно!
— Пустынный климат. Резко континентальный, — извиняющимся тоном произнес Митрандир.
Почему-то принято думать, что в пустыне невообразимо жарко. Летом — да. Беспощадное солнце, раскаленный песок, мучительная жажда — все это так, и все это многократно описывалось. Но в тысячу раз страшнее пустыня зимой, когда огненный ад сменяется ледяным.
Плюс пятьдесят летом, минус пятьдесят зимой — вот что такое резко континентальный климат.
Но, на счастье иггдрасильцев, в октябре морозы все-таки еще не начинаются. Да и замок Сильвандир был совсем недалеко.
— Есть такое поверье, что магические кольца разрушаются в драконовом пламени, — говорил Фаланд, продолжая начатый сразу по уходе из Карнен-Гула разговор. — А предметы Пустоты вообще огня не выдерживают. Вот мы сейчас и попробуем.
— Вон на той горе, — Тилис указал рукой в сторону.
— А не слишком ли близко к озеру?
— Далеко тоже нельзя. Если Темное Пламя освободится и разбушуется, гасить его будет нечем.
— Хорошо. А что до кольца, — Фаланд вновь повернулся к Коптеву, — то оно, конечно, очень опасное, но все же это только копия. Кстати, довольно-таки неумело исполненная. Огонь она держит, это так. А чем этот ваш Мерлин руны вытравил?
— Не знаю. Кажется, азотной кислотой, — пожал плечами Митрандир.
— Так вот ее это кольцо и не выдержит. Иначе он бы не смог сделать надпись. Но это неважно, оно все равно сгорит. А вот что мы будем делать, если не расплавится чаша?