Время вестников. Трилогия
Шрифт:
– …И теперь в Мессине миледи Элеонора тихо ликует, – завершил фразу молчавший до того барон Амори.
– Ну и пусть мадам порадуется на старости лет, – язвительно хмыкнул чуть приободрившийся Дугал. – Она ведь ваша верная сторонница, так? Союзники должны доверять друг другу. Или там, в архиве, отыщется что-нибудь занимательное про тайные делишки вашей милости?
– Заткнись! – прикрикнул на кельта Монферрат. Досада, разочарование, желание стереть неудачливого лазутчика в порошок – все это поднималось горячей приливной волной, угрожая вот-вот выплеснуться наружу. Мессир Конрад чуть слышно скрипнул зубами. Уже несколько месяцев
И вот – все пошло прахом!
Из-за кого, спрашивается? Из-за человека, которому он доверял, которого считал едва ли не одним из ближайших соратников! Проклятие, ну как Данни мог допустить такой вопиющий промах? Ведь с предыдущими поручениями шотландец справился безукоризненно! Теперь бумаги в руках хитроумной Элеоноры, и та не преминет при удобном случае пустить их в ход. Один Господь ведает, что творится на уме у старой аквитанской лисицы! Да уж, с такими союзничками и врагов не понадобится!
Должно быть, маркграф не сумел полностью справиться с выражением своего лица. Дугал виновато заерзал на скамье, а Ибелен желчно предположил:
– Существовал ли он вообще, сей злокозненный похититель?
Конфидент хмуро покосился на Амори.
– Знаю, у вашей милости ремесло такое – всех подозревать. Только я мессира Конрада никогда прежде не обманывал и впредь не собираюсь. Все было именно так, как я говорю, – отрезал он. – Везение не бесконечно, сами знаете. И потом, ежели б я в самом деле перепродал архив… Неужто я явился бы сюда, потчевать вас небылицами?
– Причем изо всех сил настаивал бы на своей безупречной честности, твердя, что стал жертвой обстоятельств. Ты хоть предполагаешь, сколько умников до тебя пыталось служить двум господам одновременно? Где они теперь, что с ними сталось? – д'Ибелен многозначительно взглянул на сюзерена. – По моему твердому убеждению, мессир Конрад, приспело время продолжить сию познавательную беседу в более уединенном месте. Краткое изложение правдивого рассказа нашего неосмотрительного друга я представлю вам к завтрашнему утру. Я как раз недавно взял на службу одного сирийского умельца. Раньше он служил при багдадском дворе. Уверяет, якобы знает способ развязать язык самому закоснелому молчуну. Вот и выпал прекрасный случай проверить нашего мастера в деле.
– Мессир Конрад! – с отчаянием в голосе, то ли наигранным, то ли настоящим, воззвал Дугал.
Украдкой он бросил быстрый взгляд на окна, убедившись, что для лихого бегства они ну никак не подходят – узкие, стрельчатые, да еще и забранные решеткой. Оружие у скотта, как и у прочих посетителей маркграфа, отобрали при входе во дворец, но если разжиться тяжелой скамьей… Впрочем, шотландец искренне уповал на то, что дело разрешится миром. Конрад Монферратский был, пожалуй, лучшим из его работодателей. Маркграф всегда проявлял себя разумным и расчетливым человеком. Он поймет сложные обстоятельства, в которых оказался верный конфидент, и согласится с тем, что Дугал не виноват. Он сделал все, что мог. Не его вина, что честнейший и простодушный Гай учинил компаньону такую подлость.
– Чем мне доказать, что я не лгу? Ведь я мог исчезнуть тихонько с полученным за архив золотишком, и дело с концом. Но я сижу здесь, в вашем дворце. Оправдываюсь, хотя ровным счетом ни в чем не виноват!
– Та-ак, так! – нехорошо оживился д'Ибелен. – Значит, золотишко-то все-таки получил? Мало показалось, а?
– Проклятье! Я в том смысле, что если бы получил…
– Ах, беда! – издевательски ахнул барон. – Не иначе, обманул тебя эпарх – он с добычей, ты с носом?! Я всегда говорил, не связывайся с византийцами, плохому научат…
– Да какие, к дьяволу!..
– Прекратите, вы оба, – усилием воли Монферрат наконец справился с нахлынувшим раздражением. Ничего не поделаешь, в жизни бывают не только победы, но и горькие поражения. – Амори, ты решил перещеголять в коварстве дознавателей базилевса Андроника? Поздравляю, мессир, вы уверенно продвигаетесь к избранной цели. Даниэль, ты не оправдал возложенных на тебя надежд и связанных с тобой планов. Потому – не обессудь. Ты по-прежнему у меня на службе.
– А!.. – издал скорбное восклицание Дугал, когда пергамент с текстом ленного договора воткнулся в раззявленную до ушей пасть бронзовой лягушки-жаровни. – Ваша милость! За что караете?..
– За дело, – отрезал Конрад. – Важное, но проваленное. Господин барон, отныне сей неудачливый лазутчик становится вашей личной собственностью. Прихватишь его с собой в Константинополь, Амори.
– Да я ведь только что приехал! Далась мне ваша Византия! – попытался возмутиться Дугал, но, укрощенный единственным косым взглядом маркграфа, прикусил язык.
– Возьмешь его с собой, – с нажимом повторил Монферрат. – Пусть сапоги тебе по утрам чистит, что ли, или поклажу носит…
– Как будет угодно вашей светлости, – коротко хмыкнул Амори и небрежным взмахом руки указал Дугалу на дверь. – Обождите в коридоре, милейший. И не забудьте покрепче закрыть за собой дверь.
Человек, именовавший себя Даниэлем де Маллегримом, отчетливо скрипнул зубами, но подчинился, выйдя из комнаты.
С высоты чаячьего полета обширная гавань Золотого Рога предстает в своем истинном обличье – изрезанного большими и малыми бухтами берега Мраморного моря, водное пространство между коими рассечено далеко уходящим в море Палатийским мысом. К дальним западным областям гавани примыкает квартал Раковин, за века насквозь провонявший запахом гниющих и разлагающихся моллюсков-виссонов.
Небольшие округлые ракушки пурпурниц, добытые ныряльщиками у малоазиатского побережья, привозят сюда тысячами и тысячами. Усилиями и старанием красильщиков из сотни безжалостно взломанных и сгнивших раковин будет добыто несколько капель драгоценнейшего темно-фиолетового пурпура, идущего на создание знаменитейшего в мире византийского шелка. Того, из которого ткутся одеяния правителей в Византии, Италии, Греции, Святой Земле и даже варварской Европе.
Пурпур – ткань, один локоть которой порой стоит больше, чем участок плодородной земли с виноградником. Создают его ткачи-серикарии и красильщики, чьи руки за годы работы приобретают не смываемый ничем густо-лиловый оттенок. Квартал, по которому незнакомый с традициями Константинополя и непривычный человек не сможет пройти, чтобы его хоть разок да не стошнило. Миллионы жужжащих мух, плодящихся на разложенных под солнцем и медленно разлагающихся раковинах. Сохнущие под бдительным присмотром на морском ветру отрезы драгоценной ткани.