Время вестников. Трилогия
Шрифт:
Прислуга уходит в дом, передавать новость хозяевам. Спустя миг во двор вылетают разгневанные господа Вранасы, размахивая чем-нибудь острым и железным. Оклеветанная девица рыдает, уверяя, что ездила на богомолье в Конью и никогда в жизни не бывала во Франции. Скандал на всю округу.
Поразмыслим также вот о чем. Допустим, он счастливчик, с первого раза выбросил трех коней. Здешняя леди Ираида и есть Изабель. Вряд ли она горит желанием встречаться с бывшим попутчиком. Вдруг девица сочтет, что Гай заявился на другой конец мира, ведомый желанием отомстить ей? Или ему поручено увезти ее в Лондон. Как уличенную лазутчицу Империи, для последующего суда и казни. Тогда она просто откажется его видеть. Прислуга скажет, госпожи тут нет и никогда не было…
Не через забор же лезть!
Так
Пришлось вновь идти на поклон, за советом.
Господин Анастасиос хохотал над франкскими злоключениями долго и со вкусом. Отсмеявшись, выразил сочувствие, объяснив, что задуманное Гаем требует терпения и определенных расходов. Для начала надо постараться свести знакомство со слугами дома – лучше всего со служанками помоложе. Девицы до чрезвычайности падки на чужие секреты и маленькие подарки. Через них наверняка получиться выведать что-нибудь полезное касательно их хозяек. Вдобавок, на счастье кирие Гая, грядет Рождество. Всякое богобоязненное семейство считает своим долгом в предпраздничные недели посетить храм своего квартала – да не единожды. Присоединитесь к процессии и высматривайте свою незнакомку.
Способ оказался действенным. За неделю англичанин доподлинно убедился, что ни одна из трех высокорожденных византиек не является мистрисс Уэстмор.
– Не она? – Гаю не понадобилось открывать рот – кирие Либри все угадал по разочарованному выражению лица иноземца. – Досадно… Что ж, сегодня вместо девичьих имен я раздобыл для вас кое-что прелюбопытное, – мессиру Гисборну торжественно вручили блестящую серебряную медальку на цепочке и перевязанный бечевой большой мягкий тюк. – Завтра у нас маленький праздник, день святого Агапия. Знатные господа из итальянского и венецианского подворий отправляются в Палатий. Созерцать дворцы, торжественный выход императора Андроника к подданным и публичное моление Порфирородного. Вы можете к ним присоединиться. С вас безант за право входа и хлопоты. Вот пропуск во дворец, вот надлежащая случаю одежда. Завтра до рассвета нужно быть на площади Августеон. Там вас встретят и проводят. Постарайтесь не опаздывать, кирие. Желаю приятного времяпровождения.
Анастасиос испарился прежде, чем ошеломленный Гай успел поблагодарить.
Больше всего ноттингамца поразило то обстоятельство, что в императорское владение за определенную плату пускают любого желающего. Впрочем, сумма в безант, то бишь десять номизм, отнюдь не по карману всем и каждому. Но само событие, конечно, заслуживает, чтобы помнить о нем до конца жизни и рассказывать затаившим дыхание слушателям.
Собравшихся посетителей впускали не через главные ворота дворца, огромную величественную Халкидию, но через боковые, украшенные золотыми фигурами львов и грифонов, где гости расставались с жетонами на право посещения. Стражники на воротах быстро и холодно-вежливо разбивали пришедших на маленькие группки по десятку или дюжине человек, каждую из которых сопровождал распорядитель и при необходимости – толмач. Гостям Палатия несколько раз напомнили о том, что надлежит быть сдержанными в проявлении восторгов и любопытства, чинно следовать за распорядителем, не вступать в разговоры с обитателями дворцов – даже если те сами пожелают завязать беседу. Не прикасаться ни к единому предмету. Не говоря уж о том, чтобы дерзко прихватить сувенир на память. Последнее правило особенно настойчиво втолковывали всем без исключения иноземцам.
Наставленные должным образом, посетители гуськом пересекали широкий мост над неглубоким каналом – по осеннему времени на темной воде качались опавшие листья – и углублялись в лабиринт роскошных дворцовых построек.
Нескончаемый поток визитеров струился из одного помещения в другое – вроде бы неспешно, однако ж нигде не задерживаясь подолгу. Любой гость, неосмотрительно рискнувший свернуть с проложенной незримой тропки, со всем вежеством заворачивался обратно являвшимися неведомо откуда блюстителями либо слугами. Затаив дыхание от восторга, гости шли через огромные залы, где вместо привычных потолков было обрамленное росписями открытое небо. Тщательно разбитые сады со статуями вдоль дорожек и маленькими водопадами внезапно сменялись анфиладами маленьких, низких комнат, обильно расписанных позолотой и киноварью, а те опять переходили в бесконечные залы, галереи, ведущие вверх и вниз лестницы, часовни и павильоны. Даже беглый осмотр резиденции византийских базилевсов повергал в трепет и смятение – так сияла повсюду обильная позолота, сверкала мозаика из драгоценных камней, полыхали разноцветьем мраморные полы и пестрели фрески на стенах и потолках.
Поражало и количество насельников Палатия. В каждом зале, в каждом саду, на всякой открытой террасе обязательно находилось живописное собрание придворных – что-то вдумчиво обсуждающих, приглушенно смеющихся, созерцательно прогуливающихся. Казалось, некто тщательно позаботился о том, чтобы ненавязчиво расставить их в нужных местах, наполнив величественные и пустоватые здания подобием жизни. Высокорожденные патрикии вроде бы совершенно не обращали внимания на скромно скользивших вдоль стен посетителей дворцов, с достоинством разыгрывая красочное представление «Жизнь Палатия».
«Мы настолько пропитаны фальшью, что давно перестали отличать ложь от правды. За ненадобностью, – вспомнилось Гаю безрадостное признание Льва Треды. – Это позволило нам стать мастерами церемоний, творцами величественных обрядов и непревзойденными умельцами двусмысленностей».
Исполненным почтительности шепотом провожатый оповестил подопечных, что сейчас им предстоит вступить в один из знаменитейших и прекраснейших храмов Палатия, собор во имя святой равноапостольной Елены.
«Вот интересно, много ли базилевсов там убили?..» – мессир Гисборн честно придал своей физиономии самое благочестивое выражение, на которое был способен.
Вопреки обещанному, посетителям не довелось толком полюбоваться храмом и публичным молением императора. Их быстро провели по узкому проходу в глубине огромной церкви, отгороженному позолоченной решеткой. Остановиться гостям позволили только на маленьком пятачке свободного пространства, где они пробыли не более четверти часа. Распорядитель, исполняя свой долг, протолкнул более важных и именитых гостей вперед, ближе к причудливым завиткам решетки, откуда обзор был получше.
Прочим щедро дозволялось наслаждаться зрелищем из-за спин впередистоящих. Из-под потолка плыло дивной красоты пение юношеских голосов – его могли невозбранно слушать все.
Андроник из династии Комнинов, император Византии, показался Гаю похожим на ожившую статую в одеяниях, густо затканных золотом и драгоценными каменьями. Англичанин не разглядел толком ни выражения лица, ни даже облика Андроника – ибо по здешним представлениям, подданные должны видеть в своем правителе не живого человека со слабостями и недостатками, но исключительно символ торжествующей Империи. Базилевс в сопровождении священников и прислуги неторопливо передвигался вдоль золотого алтаря, возжигая свечи и благовония. Иногда он с достоинством осенял себя крестом, едва заметно склоняя голову.
Гай Гисборн и его спутники не дождались, когда император достигнет дальнего конца алтаря – в коридоре появилась следующая группка посетителей, и франкам пришлось уступить место.
При выходе десяток дворцовых служащих раздавал уходившим гостям памятные жетончики овальной формы, откованные из позолоченной меди. С одной стороны медальки было выбито изображение Богородицы, с другой – надпись по-гречески. Мессиру Гисборну ее потом перевели, это оказалась фраза из Библии.
«Вдруг я сейчас проходил мимо Изабель и не узнал ее?» – с несвойственным ему прежде унылым ехидством рассуждал Гай, возвращаясь в прецепторию. Англичанин заметил, что в числе палатийских придворных были и дамы. Но попробуй, отличи одну византийскую леди от другой, если их лица скрыты под белилами и тенями, фигуры – под просторными одеждами, а волосы уложены в вычурные прически и перевиты золотыми лентами. Изабель Уэстмор вполне могла оказаться одной из этих прекрасных и недоступных женщин, горделиво выступающих среди изысканной роскоши дворцов.