Время вестников
Шрифт:
Человек, именовавший себя Даниэлем де Маллегримом, отчетливо скрипнул зубами, но подчинился, выйдя из комнаты.
С высоты чаячьего полета обширная гавань Золотого Рога предстает в своем истинном обличье – изрезанного большими и малыми бухтами берега Мраморного моря, водное пространство между коими рассечено далеко уходящим в море Палатийским мысом. К дальним западным областям гавани примыкает квартал Раковин, за века насквозь провонявший запахом гниющих и разлагающихся моллюсков-виссонов.
Небольшие округлые
Пурпур – ткань, один локоть которой порой стоит больше, чем участок плодородной земли с виноградником. Создают его ткачи-серикарии и красильщики, чьи руки за годы работы приобретают не смываемый ничем густо-лиловый оттенок. Квартал, по которому незнакомый с традициями Константинополя и непривычный человек не сможет пройти, чтобы его хоть разок да не стошнило. Миллионы жужжащих мух, плодящихся на разложенных под солнцем и медленно разлагающихся раковинах. Сохнущие под бдительным присмотром на морском ветру отрезы драгоценной ткани.
К покосившимся причалам вдоль квартала Раковин не приходят большие суда из иных стран, везущие редкостные товары и посольства ко двору базилевсов. Здесь бросают якоря тысячи маленьких рыбацких плоскодонок, неприметные корабли, доставляющие очередной груз пурпурниц, быстроходные суденышки, что появляются исключительно под вечер и редко задерживаются на ночь. Западная Бухта, она же гавань святой Агафьи – рыбный садок столицы и постоянный источник беспокойства для сыщиков эпарха. Здесь свои порядки, свое наречие, свои законы. Обитатели Западной стороны нечасто появляются в самом городе – их улов распродает целая свора посредников, денно и нощно околачивающихся на пристанях. Место совершения сделок, здешний маленький Палатий и Дворец Юстиции в одном лице – таверна «Дырявые сети», что как раз напротив Птичьего причала.
Именно там старший мастер, он же хозяин крохотной мастерской по изготовлению лодок-хеландионов опрокинул поднесенный стакан, обмывая продажу своего очередного детища.
Вообще-то почтенный Фока Дгур, лодочных дел мастер, придерживался убеждения, что конец осени – не самое подходящее время для приобретения суденышка. Спрос на лодки настанет ближе к концу зимы и наступлению весны, когда многочисленные рыбацкие артели потянутся на взморье. Конечно, ставриду и кефаль на Мраморном море ловят круглый год, но зимой серебристые стаи уходят все дальше и дальше от берега. Рыбаки, кроме самых отчаянных или безденежных, сидят по домам или тавернам, проедая и пропивая летние доходы, чиня сети и предаваясь воспоминаниям о минувшем лете.
В сарае, где Дгур и его подручные превращали груды еловых и сосновых досок в очередную плоскодонку, вместительную, с широкой кормой и узким носом, тоже царило временное затишье. Большинство лодок продано, оставшиеся сложены в штабеля и накрыты просмоленным холстом до следующей весны.
Неожиданный покупатель не выглядел бедствующим или дошедшим до последней черты. Он просто заглянул в распахнутую дверь, окликнул хозяина и поинтересовался, найдется ли лодка для продажи. На греческом он изъяснялся не слишком чисто, но внятно и разборчиво. Чем немало удивил кирие Дгура – ибо его посетитель оказался франком. Долговязым, лохматым детинушкой, державшим себя так, будто весь мир принадлежит только ему.
Хеландион он купил после долгого и отчаянного торга, доставив
Ответ был краток: франка звали Бьярни, он служил десятником у Конрада Монферратского, а когда тот два года назад рассорился с базилевсом и подался в Тир, смылся. Несмотря на устрашающий вид, Бьярни предпочитал мирную, а не военную жизнь. Ему совершенно не хотелось резаться с сарацинами во имя спасения Святой Земли.
После третьего кувшина Дгур призадумался: не сдать ли собутыльника властям. Все-таки дезертир, бежал от своего господина. И еще неизвестно, откуда у него столько денег. Но, глянув повнимательнее на обманчиво простодушную физиономию франка, почтенный Фока рассудил, что будет разумнее промолчать. Кто знает, вдруг у варвара сыщутся друзья, которые не сочтут за грех плеснуть ночью на стены лодочного сарая Дгуров масла и поднести факел? Да и выгода невелика – за проданную лодку он получил пятьсот фоллов, за донос выручит в лучшем случае кератий. Мелкой монетой.
Остаток дня франк крутился вокруг своего приобретения. Залезал внутрь, дергал канаты, скреб ногтем медные уключины для весел, пересаживался со скамьи на скамью, лазал в маленький сундучок под кормовой скамейкой. Покупка явно пришлась ему по душе. Только под вечер, старательно привязав хеландион по соседству с тремя другими такими же, он, чуть пошатываясь, удалился.
Добросовестность иноземца не ведала границ. На следующее утро он потащился в Рыбацкую управу, внеся скучающему письмоводителю установленный налог на владение лодкой и мзду за право осуществлять ловлю рыбы в пределах гавани Золотого Рога и Пролива. В учетную книгу держателей малых судов его вписали как Бьярни сына Виглафа, свободного уроженца города Бергена, отныне – одного из почтенного сообщества константинопольских рыбарей.
– Апостолы тоже рыбку ловили, – непонятно высказался фальшивый Бьярни, выйдя из Управы и крутя на пальце две выданные медные бирки с выдавленным номером. Одну бирку, как требовал закон, он тщательно приколотил к носу своей плавучей собственности. Вторую прицепил к поясу. Нанял троицу скучающих на берегу бездельников, поручив им выкрасить плоскодонку в синий цвет. И исчез, объявившись спустя пару дней.
Если бы кто-то дал себе труд проследить за перемещениями и действиями новоиспеченного рыбака Бьярни, то был бы весьма удивлен. Франк закупил все необходимые принадлежности для ловли рыбы как забрасываемой с кормы треугольной сетью, так и с помощью шнура с наживками, но в море ни разу не вышел.
Зато на берегу он не знал покоя. Появившись в Константинополе в середине ноября, франк целыми днями шатался из конца в конец города, порой даже нанимая лодочника для переправы через Босфор.
Бьярни – вернее сказать, Дугал – наведывался то в кварталы черни, то в усадьбы Старых Семейств, то в лавки – дорогие и дешевые, то в мастерские-эргастирии. Где-то он перебрасывался парой слов с продавцом или привратником, где-то задерживался для долгой беседы. Иногда оставлял собеседникам небольшие суммы, иногда совершал покупки, иногда просто вставал и уходил. Бойкого помощника торговца из рыбной лавки около Милия, с коим кельт долго осуждал достоинства и недостатки разложенных на прилавке рыб, скотт подкараулил в темном углу, когда тот возвращался домой. Напал сзади и свернул шею, небрежно спрятав труп в бурьяне под забором.