Время вестников
Шрифт:
Казаков застыл в классической «шерифской» стойке, водил стволом, не решаясь спустить курок. Сбившиеся в бесформенную многоногую и многорукую кучу тени были неразличимы – а ну как подстрелишь Хайме? Проклятье, сколько их там – пятеро, шестеро?..
Плотный человеческий ком распался на несколько фигур, разлетевшихся в стороны. Одна, шатаясь и хрипя, сложилась пополам и упала. Вторая, высокая и широкоплечая, наотмашь полосуя воздух мутно блестящим лезвием, с устрашающим рыком надвинулась на проворно ускользающий в сторону узкий силуэт. Крутясь на месте, Хайме ловко отмахивался позаимствованным коротким мечом. Двое других приплясывали вокруг, но нападать не отваживались, зато орали как резаные, призывая подмогу. Еще один, вывалившись из общей схватки,
Выстрел шарахнул громко, раскатисто – молотком по листу фанеры. Стражник, словно получив промеж лопаток ломом, покатился по камням. Казаков развернулся на каблуках и спустил курок еще трижды, как на соревнованиях по скоростной стрельбе. Следующий миг растянулся в восприятии Казакова замедленной съемкой, картинкой «slow-move», будто в компьютерной игре-стрелялке, до которых лейтенант был весьма охоч. Только сейчас все было по-настоящему.
Дважды он попал. Один раз – промахнулся. И кое-чего не учел, а именно – того, что Хайме де Транкавель, при всем своем хладнокровии, тоже никогда прежде не слышал пистолетной стрельбы.
Двоих крикунов швырнуло навзничь, третья пуля ушла «в молоко», а Хайме машинально дернулся на грохот и вспышки выстрелов. Лицо у него было азартно-недоуменное. Таким же оно осталось и тогда, когда длинный клинок лимассольского стражника, продолжая замах, косо чиркнул Хайме де Транкавеля по горлу. Без звука Хайме опрокинулся назад и полетел вниз со стены, на щербатый булыжник внутреннего двора.
Казаков завопил не своим голосом и тремя пулями вбил в стену последнего стражника. Огляделся – в замковых бойницах там и сям мелькали огоньки факелов. Заткнув пистолет за пояс, Сергей перемахнул через стену, мухой слетел по лестнице, не чуя боли в ободранных ладонях. Четыре женщины стояли под стеной, схватившись за руки, рядом бесполезно топтался английский шевалье. Ближайший причал и ближайшая лодка были совсем рядом – но от пристани грохотала сапожищами дюжина лимассольских гвардейцев.
Пять пар перепуганных глаз таращились на Сержа де Шательро, а тот давился собственным языком, не зная, что им сказать, и чувствуя мерзкую, непреходящую дрожь. Никогда прежде, даже в лишившемся управления и падающем вертолете, даже во время штурма крепостной башни Мессины, ему не было так страшно и противно.
Несгибаемая мадам де Куртенэ вдруг метнулась к Сержу и закатила ему звонкую оплеуху, мигом приведшую отважного освободителя в разумение. Казаков глянул осмысленно и бешено – на причал с лодками, на набегающих стражников, на столь близкую и желанную свободу, маячившую всего в паре кабельтовых парусами с крестом.
– Ничего, прорвемся, – процедил он сквозь стиснутые зубы, вскидывая пистолет.
Патронов у него еще оставалось много. Стражников было меньше.
За сотни миль от благодатного Кипра, на землях провинции Лангедок, неподалеку от розовых крепостных стен Тулузы, раскинулся огромный, не ведающий сна и покоя шумный военный лагерь.
В одной из сотен палаток, украшенной висящим над входом светлым знаменем с изображением двух переплетенных треугольников, черного и белого, бушевали нешуточные споры и строились великие планы на будущее. Но участники затянувшегося далеко за полночь совета недавно разошлись, а законный владелец шатра все не мог успокоиться. Рассматривал лежащие на походном столе карты, перелистывал какие-то записи, ходил из угла в угол, крутя в руках подвернувшийся кинжал.
Беренгария Наваррская когда-то самоуверенно сочла Тьерри де Транкавеля унылым и неинтересным. Конечно, по сравнению с более яркими и привлекательными братьями он смотрелся довольно тускло. Малоподвижная скуластая физиономия, рассеянный взор и полнейшее нежелание соответствовать образу благородного шевалье из знатного рода. Эдакий разочарованный книжный червь, всецело погруженный в собственные мысли. Все это, бывшее частью созданной Тьерри маски скучающего недотепы, постепенно уходило в небытие. Он расставался со своим прошлым, становясь иным человеком и спокойно глядя в лицо судьбе. Он сумел сделать то, что не удалось его предкам – объединил и поднял Юг. Еще несколько дней, и собранная им армия двинется на север, в Иль-де-Франс, возвращать утраченное шесть веков назад законное наследие.
Все шло, как было задумано. Однако сегодня Тьерри из Ренн-ле-Шато, будущий король, весь день не находил себе места.
Нить, тонкая бирюзовая нить, убегавшая за горизонт и связывавшая воедино единокровных братьев Транкавель. Нить дрожала чрезмерно натянутой тетивой, вынуждая мысли путаться, делая Тьерри косноязычным и рассеянным. Соратники косились на него с удивлением, а он боролся с подступающей к сердцу тревогой и дурнотой. Только бы дотянуть до рассвета. Если ничего не случится, значит, опасность миновала. Он ведь сколько раз предупреждал Хайме. Настойчиво втолковывал взбалмошному юнцу о необходимости к определенному дню вернуться в Ренн. Здесь он сумел бы защитить младшего брата.
В глухой предрассветный час нить с тихим, печальным звоном лопнула. Зажмурившийся Тьерри попятился, ощупью нашарив походную лежанку, и тяжело опустился на нее. Довольно долгое время он сидел, не открывая глаз и медленно раскачиваясь взад-вперед. Сомкнутые кулаки спокойно лежали на коленях, на безымянном пальце левой руки тускло искрился в кольце желтый топаз.
«Тридцать первое октября, – в который раз повторял он про себя. Тяжесть на сердце, горечь на языке. Тупая, удушающая боль непоправимого. – Наши предки-язычники верили, сегодня распахиваются незримые двери и божества сходят на землю. Они вышли из тьмы веков и взяли то, что им причиталось. Весы раскачиваются, расплата неизбежна. Я убил Тень, сочтя, будто ее смерть принесет мне выгоду. Обитатели Серого замка забрали живой прообраз, Хайме. Будь он проклят, Дар Транкавелей. Будь проклят я – за то, что в тот день не задумался о последствиях. Всего месяц назад нас было четверо – четверо наследников фамилии Транкавель. Теперь остался только я. Бланка выбрала свою дорогу и ушла. Рамон, ужас нашего рода, сгинул в Камарге. Хайме, наша надежда, погиб. Я даже не знаю, где его настигла смерть. Я один. Один перед небом и землей».
За холщовой стеной шатра голосисто и звонко пропела труба, отмечая наступление нового дня.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Скачки с препятствиями
Гунтер фон Райхерт, несостоявшийся историк, бывший пилот бомбардировщика эскадрильи ВВС Третьего Рейха, с каждым днем все больше разочаровывался в своей высокой миссии.
Собственно, и миссии-то никакой не предвиделось. Он, человек будущих времен, оказался тут, в любимом им когда-то Средневековье, совершенно не при делах. Силы Света и Тьмы который месяц ничем не напоминали о себе, бросив обер-лейтенанта фон Райхерта на произвол судьбы. Друзья и соратники отдалились, занятые насущными делами и проблемами. Верный Люфтваффе, «Юнкерс-87 В2», тихо ржавел в неприметном овраге на склоне подернутой осенним золотом Этны.
Перед отплытием с Сицилии мессир Райхерт выкроил пару дней, совершив в одиночестве вылазку в захолустную деревушку Джарре. Самолет, неоспоримое и наглядное доказательство того, что жизнь в двадцатом веке не пригрезилась Гунтеру во сне, стоял на прежнем месте, накрытый маскировочной сетью и пожухлыми ветками. Бомбардировщик существовал, бесполезныйи бескрылый, с пустыми и высохшими топливными баками. Но, даже если бы имелся запас бензина, только ненормальный попытался бы взлететь, разбегаясь по кочковатому и каменистому склону. Через два десятка метров крылатая машина клюнула бы носом, зарылась перекошенным крылом в землю и с грохотом развалилась на груду деталей.