Время воды
Шрифт:
Грузчики из нашей бригады пытались подражать их повадкам. Генофон отзывался о «новых русских» с восторгом. Глядя на этих людей из темной дыры подвала, сквозь амбразуру выдачи, я видел, что они тоже в аду, правда их ад был чище.
Иногда скверно пахнущее пространство продсклада наполнялось дивным благоуханием: это прилетали офисные феи — Маша и Света. Они демонстрировали нам свои прелести и курили. Кладовщицы напрягались и серели лицами, понимая, что на фоне стройных и молодых они выглядят гиппопотамами. Иногда я чувствовал, что девушки, пряча улыбку, поглядывают на меня, не раз и не два в их присутствии я ронял себе на ногу коробку с мясом…
Я приходил домой поздно. Лена спала. Уже или еще. С тех самых пор. В волосах
Пятничным вечером Керим выдавал нам заработанное «бабло». Бумажки с неохотой отлипали от его слабых холеных пальцев и переходили в наши сильные грязные пальцы. Расставаясь с купюрами, Керим сильно переживал, но передоверить процесс выдачи кому-либо другому не мог. У жадных не бывает доверенных лиц.
Чтобы обогатить психическую травму хозяина, я пересчитывал купюры при нем. Керим, сцепив руки, не отводил взгляд от денег, пока те не исчезали в моем кармане.
Потом я шел в холодильник, откалывал от ледяного брикета темно-красные куски говяжьей печени или огромные куриные ляжки, затем забирался на второй этаж склада за водкой. Водка, как и все прочее продуктовое, была иностранного производства: тысячи тысяч бутылок, банок, стаканчиков из-под йогурта. Один такой стограммовый стаканчик я употреблял прямо на месте. Потом выкуривал сигарету и наблюдал внутрь себя. Когда становилось тепло, я оплачивал паек и отправлялся с Серегой и обоими Санями в ближайший гаштет. Там мы выпивали еще грамм по двести, заедая полосками хлеба с кильками и бело-желто-зелеными кольцами нарезанного яйца, и, заметно повеселевшие, разбредались.
Я спешил к Лене. Озабоченный алкоголем, предвкушая и искушаясь, я рисовал в мозгу картины семейного счастья, иногда весьма развратного характера.
По вечерам в пятницу Лена бодрствовала. Она ждала меня и покупки. Бросалась прямо в дверях, сильным и красивым движением забирала из рук пакеты с «добычей» и принималась рассматривать их содержимое. Лена обнаруживала в пакетах продукты, водку и «Амаретто», настоянное на вишневых косточках. И не только. По дороге домой я, попивая из банки «джинн-тоник», с тихим вниманием охотника вглядывался в витрины ларьков, растянувшихся от метро до самого дома по обеим сторонам улицы. Я искал для Ленусика новую тряпочку, например, кофту с конскими кисточками или юбку леопардового окраса. От такой находки моя спящая красавица оживала окончательно. Ее лицо начинало сиять, как солнце, а по телу пробегала электрическая искра. Я смотрел на нее, доливая водку в джин-тоник, и мое тело тоже начинало выделять электрические заряды. Мы были переполнены электричеством, и между нами случалась гроза.
В субботу я просыпался с раскалывающейся головой и выдоенной насухо мошонкой. Я глядел на Лену, Лена сладко спала. Иногда до следующей пятницы…
Между сном и работой прошло, проползло, пропотело время. Единственным занятием, которое мне по-настоящему удавалось, была разновидность самообмана, именуемая динамической медитацией. Находясь в состоянии транса, я безвольно плыл по транспортеру жизни, как плывет коробка с замороженным фаршем в руки предприимчивых пельменьщиков. Это было эволюционное нисхождение, неизвестно, каким бы растением я стал, если бы однажды не возникла срочная необходимость заменить порвавшуюся между ног пятнистую воинскую подменку, которая честно служила мне спецодеждой с самого первого рабочего дня. Пошакалив коротким шагом (дабы скрыть срам) по Москательному переулку, где тоже были склады, я выторговал у старого испитого грузчика темно-синюю пару за два «пузыря» и одну «опохмелку». То была тоже поденка, но уже военно-морских сил, а не сухопутных. А военно-морские силы остаются силами даже на суше.
Пара состояла из расклешенных портов и прочной непродуваемой робы без пуговиц (ее надо было одевать через голову). В этой форме я перестал быть наивным дембелем с китовым усом, вживленным в член, лохом, верящим во всякую чепуху, типа равных возможностей и социальных гарантий. Я превратился в лихого, видавшего виды биндюжника — бывалого сухопутного моряка.
Именно эти штаны и куртка круто изменили курс моей личной жизни некоторое время спустя.
Глава 12. ВОЙНА ЮБОК И БЛУЗ
Костюм моряка-биндюжника изменил мою походку — я стал ходить вразвалочку, а спина выпрямилась, как мачта. Осанка и походка повлияли на мое отношение к работе и отношение ко мне окружающих.
Вдобавок, я заметил интересную вещь: вне зависимости от интенсивности дня и загруженности пространства на складе находилось место, свободное от работы и суеты. Когда все вокруг кипело и бурлило и людей катастрофически не хватало, одному человеку дозволялось быть энергично бездеятельным. Только одному! Этому человеку достаточно было с деловитым видом ходить, например, с мотком проволоки на плече или с гаечным ключом и советовать, что куда лучше поставить, громко понукать тормозных кладовщиц, если те вдруг забыли поставить в гроссбух очередную галочку, или просто, наморщив брови, курить, словно обдумывая нечто важное. Этот человек был тем самым последним мазком, который придавал производственной картине деловую полноту и законченность. Это была метафизика. Подобное поведение отводилось бригадиру, технологу или самому крупному человеку в примитивном сообществе.
Политруки и замполиты в армии в основном занимаются поиском среди рядового состава людей, способных молчаливым присутствием обеспечивать ощущение стабильности и порядка в армейской среде. Для формирования жестких иерархических структур замполиты раздувают самомнение ефрейторов и сержантов, являющихся, по сути, рядовым пушечным мясом, но таковым себя не считающим. За счет удачного выбора места и стиля одежды номинальным носителем функции управления — унтер-офицером, бугром, бригадиром — стал я.
К моей роли все отнеслись по-разному. Сергей, которого не увлекала субординация, не обратил внимания. Саши приняли безгласно единогласно, им было трудно думать самостоятельно. Другие ребята иногда ворчали, иногда огрызались, но в целом терпели и не бунтовали. Алкогольно-аналитический центр — Нина и Анна Владимировны по-христиански безропотно уверовали в мой математический дар к быстрым и безошибочным подсчетам и с тех пор просили меня проверять соответствие клинописных черточек в гроссбухах с количеством товарных остатков на складе. Даже Керим, выходя на склад, теперь протягивал мне пухлую вялую руку и спрашивал «как дела?» — чего не наблюдалось за ним никогда прежде. И, конечно, офисные матрешки Света и Маша стали воспринимать меня по-другому: в старом зоопарке появился новый зверек, может быть, даже хищный. Девочки стали чаще менять наряды и больше курить.
Света и Маша уже не казались мне недоступными. Обыкновенные здоровые самки, находящиеся в поиске достойного их калибра самца, разве изящней и привлекательней многих представителей своего пола и знающие об этом. Самки со стройными ногами, не слишком длинными и не идеально прямыми, и бюстами, которые, прежде чем хвалить, стоило бы сначала проверить на натуральность. Словом, мой первобытный страх перед ними исчез.
Объединившись в своей направленности, указанные нематериальные факторы оказали влияние на материальное — Керим повысил мне зарплату. А через две недели я стал бригадиром официально, вместо Сергея. Потому что Сергей исчез…