Время воды
Шрифт:
— Вы Виктор? — спросило оно меня, приближаясь к транспортеру пацанской походкой. — Машин жених?
— Да.
— Я — мама Марии!
Она торжественно замолчала, предполагая, что я паду ниц, но я уже двадцать минут как лежал.
Я спросил, указывая пальцем на апоплексичного скобаря:
— А он?
— Он не отец. Отец Марии — подлец. А он — просто хороший человек. Он помогает мне вести бизнес.
— У вас ларек в пригороде? Вы разливаете «Красную шапку»? — спросил я, мне вдруг вспомнился стратегический бизнес-план
— Это не имеет значения, — мама Марии вскинула голову, и мельхиоровые сережки на ее жестких красных ушах задрожали нервозно. — Виктор, объясните мне, что вы делаете с моей дочерью?
Я не знал, как это назвать, и молчал.
— Понятно, — мама Марии уперлась кулаками в жировые запасы над тазом. — Маша говорит, что ты каждый день выпиваешь, вызывающе ведешь себя при высшем начальстве, и карьера тебя не интересует! Ты не ищешь достойной работы с достойной оплатой!
Маша обладала более изящной и совершенной конструкцией, и мне хотелось надеяться, что и внутри у нее — в душе и в мозгах — тоже было потоньше и поизящней.
— Мария хочет иметь детей. А детям нужно жилье, еда, образование, непьющий отец. Маша не собирается всю жизнь прожить с грузчиком. Виктор, вы меня не слушаете?
— О, да, — согласился я невпопад.
— Значит — да? — мама Марии напряглась и тяжело задышала.
— Значит — да! — я был расслаблен от солнца.
Мама Марии попыталась ухватить меня за ногу, свисавшую с транспортера, но я взялся за скобы, торчащие из стены, подтянулся на них и оказался вне зоны действия ухватистых маминых рук. Мама Марии емко выругалась и закричала на желтую «копейку»:
— Вадим! Что ты сидишь? Вадим, он мне хамит! Заставь его замолчать.
Апоплексичный скобарь послушно задергался. Это было неумно. Человеку с тучной комплекцией стоит действовать неторопливо, тогда, возможно, он и сможет кого-нибудь напугать. У маминого чувака не получалось выбраться из салона. «Копейка» скрипела, качалась, скобарь распухал от натуги, шипел и румянился, как краковская кровяная колбаса.
— Мама, — сказал я Машиной маме. — Остановите его. Сейчас его хватит удар.
— Мама? Ты еще пожалеешь об этом, — скривилась теща и завизжала на «просто хорошего человека»: — А ты, скотина тупая, не можешь выбраться — сиди на месте, смотреть на тебя противно. Давай, заводи машину.
— Зачем вы встречаетесь с ним? — этот вопрос я готов был задать многим женщинам, очень многим. — Вы ведь его не любите!
— Зато моя Маша тебя очень любит, — ответила мама Марии. — Но не раскатывай губу, это у нее ненадолго. Скоро она поймет, что ей нужен богатый, образованный, непьющий, почитающий родителей человек, который будет носить ее на руках, подавать завтрак в постель, водить ее детей в гимназию и про мать ее не забудет.
— Маша сама разберется в том, что ей нужно, — сказал я как можно более уверенным тоном.
Сказал и понял, что я вовсе не уверен в том, что говорю.
— Сама разберется, и я ей помогу, — прохрипела мама Марии. — Я пожалуюсь на тебя Кериму Зарифовичу, он тебя уволит. И еще…
Она понесла какой-то совсем уже бред, отступая к пердящей «копейке», затем широко размахнулась и швырнула в меня непонятным темным предметом. Я не успел увернуться, и предмет с чмоканьем ударил в мой лоб, а затем упал прямо под ноги. Я нагнулся посмотреть и увидел гнилую картофелину. На боку овоща было вырезано мое имя, а сам корнеплод был проткнут спицей для вязания носков.
— Кто это так орал, Витюха? — оторвал меня от созерцания голос одного из Сашков.
— Теща приезжала, — ответил я.
— Понятно, — кивнул он. — Тебя Анна зовет, обед уже кончился.
В необъяснимой, не свойственной профессии задумчивости я провел остаток рабочего дня. Я пропускал мимо ушей шутки, не ходил на перекуры. Спроси меня, что я грузил тогда — не отвечу.
— Что случилось, Витюха? — спросил другой Сашок, когда мы, уже намытые и переодетые, вышли со склада.
— Не знаю, — ответил я. — Тоска какая-то.
— Бригадир, тебе нужно выпить сто пятьдесят, — посоветовал кто-то из Саш.
— Не хочу.
— Женщина?
— Не уверен.
Наши пути разошлись. Ребята нырнули в горящее красным цветом подземелье розлива. Я отправился своей дорогой. Я думал о женщинах. Об одиноких стареющих женщинах, которые учат красивых молодых дочерей совершать те же ошибки, что совершили сами когда-то. У индуистов это называется карма…
— Витек! — резкий окрик вернул меня в окружающую среду, избавляя от опасного направления мысли. — Поп! — голос шел из громкоговорителя, который был вмонтирован в припаркованный на пешеходном переходе «мерин».
«Мерседес», как символ статуса и престижа, был выбран чиновниками и бандитами средней руки, выбор одобряло большинство потенциально безработных, сильно пьющих пешеходов России. «Мерин» подрагивал от шансона. Окошко нарочито медленно опустилось, и я увидел Диму. Димину голову украшала большая пацанская кепка. Я предположил, что кепку дополняют узконосые лакированные ботинки и широкие штаны в крупную клетку. Такова была мода братвы.
Дима сплюнул на асфальт через щель между зубами и ухмыльнулся:
— Как увижу тебя, Поп, ты все чем-то грузишься. Так нельзя. Садись, поговорим.
В салоне пахло еловыми ветками и дорогим, настоянным на элитных клопах, коньяком. Сиденья были обтянуты свиной кожей ярко-рыжего цвета. Лобовое стекло пересекала тонкая молниевидная трещина с круглым отверстием посередине.
— Ну, как? — спросил Дима с позитивным напором.
— Стреляли в тебя?
— Это фишка. Ты послушай, какая музыка — сапбуфер полбагажника занял, когда звук на две трети — жопу подбрасывает, как на корриде.