Время, вот твой полет
Шрифт:
— А-ах! — выдохнули трибуны.
Команды поменялись ролями. Большой По мягко положил биту на траву и зашагал вдоль линии базы. Белые протопали с поля раздраженные, к лицам прилила кровь, под мышками — островки нота. Большой По посмотрел на меня. Я ему подмигнул. Он подмигнул мне. И тут я понял, что не так он и глуп.
Он вывел себя из игры умышленно.
Первым в команде цветных подавать вышел Длинный Джонсон.
Он неторопливо прошагал к месту броска, энергично разминая пальцы.
У белых бил некто Кодимер, он круглый год продавал в Чикаго
Длинный Джонсон посылал мячи над домом как автомат — спокойно, точно, без эмоций.
Мистер Кодимер бил с подрезкой. Просто дубасил по мячу. Наконец ударил его к линии третьей базы.
— Выбит на первой базе, — объявил судья-ирландец по фамилии Махоуни.
Кодимера сменил молодой швед Моберг. Он запустил свечу в центральную зону, и мяч оказался добычей пухлого крепыша-негра, именно крепыша, а не толстяка, потому что носился он, как гладкий и блестящий шарик ртути.
Третьим был водитель грузовика из Милуоки. Он мощно шваркнул по мячу, направив его в центральную зону по прямой. Удар вышел отменный. Но успеха не принес. Когда водитель домчался до второй базы, там с белым мячиком-снарядом в черных руках его уже поджидал Независимый Смит.
Мама откинулась на спинку сиденья, расстроенно выдохнула воздух:
— Да что же это такое!
— Припекать начинает, — заметила дама по соседству. — Пожалуй, скоро пойду прогуляться к озеру. Уж больно жарко сегодня — не хочется сидеть и смотреть на эту дурацкую игру. Может, и вы со мной, миссис? — спросила она маму.
Так прошли пять смен.
Счет стал одиннадцать-ноль, и Большой По три раза позволял вывести себя из игры; в конце пятой смены подошла очередь Джимми Коснера. Он целый день тренировался, паясничал, всех поучал, рассказывал, куда он запулит этот шарик, пусть только он ему попадется. Павлиньей походкой он направился к тарелочке дома, уверенный в себе и громогласный. Он повертел в тонких ручках шесть бит, критически оглядел их блестящими зелеными глазками. Наконец выбрал одну, остальные бросил на землю и побежал к дому, из-под его подбитых каблуков вылетали куски зеленого дерна. Шапочку он сдвинул на затылок, обнажив грязновато-рыжие волосы.
— Смотрите! — закричал он дамам. — Сейчас я им покажу, этим темнокожим ребятишкам! Э-гей!
Длинный Джонсон на холмике для броска медленным, извилистым движением как бы взвел пружину. А потом будто метнулась змея, притаившаяся на ветке дерева. Рука Джонсона вдруг оказалась впереди, раскрылась черными ядовитыми клыками — пустая. А белый снаряд с посвистом пронесся над домом.
— Страйк!
Джимми Коснер положил биту на траву и полным ярости взглядом уставился на судью. Он стоял долго, не говоря ничего. Потом демонстративно плюнул под ноги кетчеру, поднял желтую кленовую биту и крутнул ее так, что солнце засияло вокруг нее тревожным ореолом. Он тут же резко ее остановил и пристроил на костлявое плечо, а рот открылся, обнажив длинные, изъеденные никотином зубы, и тотчас закрылся.
Хлоп! Это уже ловушка кетчера.
Коснер обернулся, вперился в нее взглядом.
Кетчер,
— Снова страйк! — сквозь зной откуда-то издалека объявил судья.
Джимми Коснер положил биту на землю и упер веснушчатые руки в бедра.
— Надо понимать, я пропустил правильный мяч?
— Именно так надо понимать, — подтвердил судья. — Возьмите биту.
— Возьму, чтобы шмякнуть вас по башке, — прорычал Коснер.
— Либо играйте, либо идите в душ!
Джимми Коснер набрал побольше слюны, хотел плюнуть, но передумал, сердито сглотнул и только выругался. Наклонился, поднял биту и положил ее на плечо, как мушкет.
И вот на Коснера снова летит мяч! Только что маленький орешек — и вот уже большущее яблоко. Ж-жах! С мощным щелчком его настигла желтая бита. Мяч взмыл к облакам. Джимми понесся к первой базе. Мяч завис в небе, будто раздумывая о законе всемирного тяготения. На берег озера накатилась волна. Толпа неистовствовала. Джимми стремительно бежал. Мяч, все-таки решившись, полетел вниз. Однако прямо под ним оказался гибкий кремовый негр, он хотел поймать мяч, но неудачно. Мяч покатился по газону, но кремовый тут же его подхватил и бросил на первую базу.
Джимми понял, что сейчас его выведут из игры. И ногами вперед впрыгнул на базу.
Все увидели, как каблуки его врезались в лодыжку Большого По. Все увидели кровь. Все услышали крик, визг, увидели, как тяжелыми клубами вздымается пыль.
— Я верно сыграл! — протестовал Джимми две минуты спустя.
Большой По сидел на земле. Вся команда темнокожих стояла вокруг. Доктор опустился на колени, ощупал лодыжку Большого По, пробормотал:
— М-да. Плохо дело.
Вот он намазал лодыжку какой-то мазью и перевязал белым бинтом.
Судья окинул Коснера холодным, презрительным взглядом.
— Идите в душ!
— Еще чего! — вскричал Коснер. Он стоял на первой базе, пыхтя и надувая щеки, уперев веснушчатые руки в бедра. — Я сыграл верно. И остаюсь в игре, господь свидетель! Чтобы меня вышиб из игры какой-то черномазый!
— Он вас и не вышиб, — сказал судья. — Вас вышиб белый. Это я. С поля!
— Он уронил мяч! Почитайте правила! Я сыграл верно! Коснер и судья пепелили друг друга взглядами. Большой По поднял глаза от своей распухшей лодыжки. В голосе послышались бархатистые, ласковые нотки, глаза ласково посмотрели на Джимми Коснера.
— Господин судья, он сыграл верно. Пусть останется в поле. Он сыграл верно.
Я стоял рядом. И все слышал. Мы, мальчишки, побежали на поле, посмотреть поближе. Мама кричала, чтобы я вернулся.
— Да, он сыграл верно, — повторил Большой По.
У цветных как по команде вырвался вопль протеста.
— Эй, брат, ты что несешь? В голове помутилось?
— Я же вам сказал, — ответил Большой По спокойно. Посмотрел на доктора, который накладывал повязку. — Он сыграл верно. Пусть остается в поле.