Время вспомнить все
Шрифт:
Забродов согласно кивнул и улыбнулся.
– А ему вы предлагали вернуться? – поинтересовался Штурмин.
– Не согласился, так что вся надежда на тебя.
– Место не сладкое, – произнес Лев Штурмин.
– Да, Лев, не сладкое, – согласился Забродов.
– Наверное, если бы было хорошее, ты бы не ушел с него.
– Да нет, Лев, дело не в этом. Уходить надо всегда чуть раньше нужного, чтобы о тебе пожалели.
– Вот это-то и плохо. Я-то понимаю, – негромко говорил майор Штурмин, – я не смогу заменить на этом месте Забродова.
– А вот он так не считает, – вклинился, перебивая майора, полковник Мещеряков и, тронув за плечо Иллариона, посмотрел ему в глаза, дескать, что молчишь, давай, поддержи меня.
Забродов только пожал плечами:
– Решать, в конце концов, Штурмину. А я даже советовать ничего не хочу.
– Как это не хочешь? Ты же сам мне сказал, что лучшей замены, чем Штурмин, не видишь.
– Я не вижу. Но я – это одно, а те ребята, – Забродов кивнул головой в сторону сгрудившихся у костра, – у них свои интересы, свои мысли.
– Да-да, Штурмин, – заговорил Мещеряков, обращаясь к майору по фамилии, – ты мужик бывалый, как раньше говаривали, вся грудь в крестах и голова пока не в кустах, а на плечах.
– Медали – это одно, – рассудительно произнес Штурмин, – ордена, медали, благодарности… Да, я хлебнул, на пятерых хватит. Но одно дело, самому действовать, а совсем другое – учить. Там отвечаешь за них.
– А что, разве ты не отвечал за своих парней?
– Отвечал, конечно, – произнес Лев, – но они были не моими учениками, их Забродов до этого натренировал. И случались моменты, когда я видел, его ребята знают побольше меня. Но мало того, что знают, а и умеют побольше.
Подобная похвала грела душу Иллариону Забродову, но он продолжал сидеть на краю деревянной скамьи с непроницаемым лицом. Выражение было таким, словно разговор полковника и майора его абсолютно не касался, словно он сидит на троллейбусной остановке, а рядом с ним беседуют два посторонних человека.
Вот сейчас подъедет троллейбус, с шумом откроется дверь, он войдет, возьмется рукой за поручень и лишь увидит, как за стеклом спорят двое мужчин, каждый из которых по-своему прав, у каждого есть свой резон.
– Ну, что ты молчишь, черт тебя подери, Илларион? – уже начал злиться и нервничать Мещеряков.
– Ты же сам понимаешь, не хочу я, чтобы человек не по своей воле, а приказом…
– Так и я же не отдаю приказ. Зато ты его можешь убедить.
– Лев, я тебя убеждаю, – улыбнулся Илларион и, подняв правую руку, поводил перед лицом Штурмина. – Смотри внимательно на мои пальцы, смотри на кончики пальцев, – говорил Илларион вполне серьезным тоном, которому трудно было не поддаться.
Хохот разбирал Штурмина, но он продолжал сидеть с непроницаемым лицом. И вдруг почувствовал, что у него начинает кружиться голова, словно бы гипноз и в самом деле подействовал, и он вот-вот грохнется с лавки прямо на землю.
– Кончай, Илларион! Шаман чертов! В самом деле, голова кругом пошла.
– Я его убедил, – замогильным голосом произнес Илларион, и его правая рука застыла уже перед лицом Мещерякова.
– Пошел к черту! – крикнул полковник ГРУ Мещеряков, схватив Иллариона за руку, положил ладонь на стол, придавил сверху кулаком.
– А, Мещеряков, боишься! Не любишь гипноза, не любишь оккультные науки, а зря. Если бы ты в этом деле разбирался, ты бы сам Штурмина загипнотизировал, он бы все подписал. И подпись была бы не поддельная, а самая что ни на теть настоящая. Сделал бы из него зомби.
Майор Штурмин тряхнул головой:
– Слушай, Илларион, а что ты сделал? У меня в голове шумит.
– Поколдовал немного.
– А если серьезно? Научи!
– Если серьезно, то капнул тебе в водку, сам знаешь чего…
– Клофелина, что ли?
– Штурмин, брось, буду я тебя клофелином травить, тебя и цианистый калий не возьмет. Я тебе глазных капель накапал.
– Ну вас к черту!
– Значит, ты согласен?
– Ничего я не согласен, подумать надо, с женой посоветоваться.
– Вот и началось… Как что серьезное, ты, Штурмин, сразу с женой советуешься.
– Тут уж ничего не поделаешь. Она у меня такой человек – вроде тебя.
– То-то я смотрю, ты все на Наталью Болотову поглядываешь.
– Нравится она тебе? – спросил Забродов.
– Ничего, нравится, – честно признался майор.
– Это, наверное, потому, что она абсолютно не похожа на твою жену.
– Наверное, – согласился майор Штурмин, – на одну смотреть с другой жить.
Он по своему характеру не походил на классического гээрушника, слишком уж был прямым, честным, откровенным и не любил полунамеков, полутонов. Он всегда стремился говорить людям правду, какой бы неприятной она ни была, и очень переживал, если его в этом не понимали. После подобных разговоров он зажимался и сильно переживал, иногда даже доходило до того, что свои переживания он начинал топить в стакане с водкой.
Майор Штурмин отошел от стола.
– Зачем ты так не него, Андрей? – сказал Забродов.
– В каком смысле так?
– Зачем ты на него так круто наезжаешь?
– Ничего не круто. Я просто хочу, чтобы он сам согласился.
– Нормальные методы, – ухмыльнулся Забродов. – Это почти то же самое, что добиваться искреннего признания, зажав человеку пальцы в дверь.
– Ну, ты и скажешь! – хмыкнул Мещеряков. – Я же на него генералов не напускал, они бы с ним быстро, без церемоний, по стойке «смирно» – и пошел в должность.
– Знаешь, Андрей… Конечно, знаешь, – сам за полковника ответил Забродов, – на этой должности человек должен работать лишь тогда, когда ему это самому близко и нравится. Вот тогда он и станет выкладываться, стараться. А если будет стараться, то и толк будет.
– Нет, но согласись, Илларион, мужик он бывалый?
– Бывалый, – кивнул Забродов.
– Если кому и учить, так только ему. Понятно, лучше тебя мы не найдем, ты человек уникальный, не зря же тебя Асом за глаза называют.
– А мне все равно как называли, – тут же поправил Забродов Мещерякова.