Время вьюги (часть первая)
Шрифт:
– Если я найду, что это был очень плохой подарок, вы меня не переживете, Эйрани, вы знаете?
– мягко полюбопытствовал маг. Наклз редко опускался до угроз. Но в определенных ситуациях он предпочитал дать исчерпывающие пояснения.
– Знаю, разумеется. А теперь перестаньте делать такое умное лицо. Оно меня бесовски смущает и лишает веры в себя.
Наклз усмехнулся:
– Какое есть.
– Ладно, я поняла, доминирование интеллекта над здравым смыслом. Случай тяжелый и запущенный, - Эйрани весьма пикантным образом выбралась из корсета. Нижнее платье из белого шелка больше демонстрировало, чем скрывало. Собственно, вопрос, зачем она при таких формах вообще носила корсет, для Наклза остался открытым. Но для понимания в мире существовала математика, у женщин же явно было какое-то другое предназначение.
– Свечи оставить?
– Как угодно. И зеркало занавесить, - добавил маг. Никакого резона в этом действии не было, но, как подозревал Наклз, в происходящем на данный момент вообще было скорбно мало толку.
Эйрани выполнила просьбу, использовав для этой цели плащ гостя, а потом стала по одной задувать свечи.
– "И вашим, и нашим - все вместе попляшем", - как говорил мой дед. Вы не любите зеркала. А я не люблю, когда на меня смотрят, как на пособие по занимательной психологии. Стало быть, вам про меня очень много плохого рассказывали, не так ли?
– промурлыкала Эйрани.
– С удовольствием подтверждаю, что все это - чистая правда. Желаете проверить лично?
– В некоторых вопросах эмпирический путь бывает наилучшим из возможных, - кивнул Наклз.
Эйрани снова тихо рассмеялась:
– Я поняла. Сделайте милость, помолчите. Мне, не скрою, хотелось сегодня прикоснуться к чему-то умному и полному тайн, но еще пара таких ремарок, и этим умным и полным тайн будет толковый словарь. Я как-то рассчитывала на менее высокодуховное времяпрепровождение. Убийца и блудница вместе читают душеспасительные книги только в романах...
– Эйрани, повесить на меня обвинение в убийстве не легче, чем привлечь вас за проституцию.
– Вот именно. Все дело, как говорится, в масштабе.
Последние три дня перед отъездом прошли как в каком-то мутном сне.
Лет до двадцати Эрвин имел обыкновение вести дневник, записывая там события и впечатления, но потом у него появились чрезвычайно веские причины расстаться с этой привычкой. По дневнику "кровососа" можно было бросить в тюрьму любого упоминающегося там человека, если не как прямого пособника злобной бестии, то хотя бы как сочувствующего и, следовательно, недостаточно морально стойкого, чтобы быть калладцем. Но коренные жители кесарии в этом плане еще могли сойти за образчик гуманизма. В религиозной Рэде за "вампиризм" и пособничество "вампирам" добрые люди до сих пор могли нашпиговать осиновыми колами или забить камнями. Эрвин очень хорошо понимал, что делал, когда удирал из родной страны, оставляя там престарелых родителей и невесту.
С толстой тетрадкой в переплете пришлось распрощаться примерно тогда же, а вот привычка по вечерам перебирать в памяти события прошедшего дня сохранилась.
Три дня назад он первым делом бросился искать Дэмонру и передавать ей розу и привет от Винтергольдов, понятия не имея, что это может значить, однако ничего хорошего справедливо не ожидая. Получив привет и цветок, нордэна как-то невесело хмыкнула, но сообщила Эрвину, что никуда без ужина его не отпустит. Мотивировала она свой поступок тем, что офицерам ее полка не пристало бегать на посылках у какой-то шпионствующей камарильи. Пока лейтенант без особенного аппетита разбирался с шедевром кулинарного искусства Гребера - Эрвин подозревал, что до момента, пока его не тушили три часа, "это" было кроликом - в дом ввалилась Магда Карвэн. Она со свойственными ей учтивостью и предупредительностью настояла на том, чтобы лейтенанту положили добавку. "А то будет тощий, что твой Наклз" - резюмировала Магда свой приступ человеколюбия. Дэмонра, видимо, хотела, чтобы Наклз остался уникальным, а потому перед Эрвином возникла еще одна тарелка и крайне сомнительные перспективы ухода домой. Дамы тем временем расположились в креслах неподалеку, Гребер притащил печатную машинку, видевшую, наверное, еще закат прошлого столетия, прозрачный графин, который вряд ли содержал в себе воду, и пошла потеха.
– Эрвин, а как будет "курва" по-рэдски?
– невинно полюбопытствовала Магда. Дэмонра замерла над печатной машинкой в позе пианиста-виртуоза.
Лейтенант чуть не поперхнулся.
– Так и будет, - любезно заверил он.
– Говорила я тебе, Магда, курва - слово интернациональное. Объединяет нас с Рэдой, Виарэ, Тальдой и, страшно сказать, самим Аэрдис, - довольно сообщила Дэмонра, стуча по клавишам.
– Итого, Маделина Виссариа - шпионка, курва и...
– И б...!
– радостно подсказала Магда.
– Не пойдет, смысл тот же, - покачала головой Дэмонра.
– Пусть будет шпионка, курва и просто дура. Для женщины, работающей в министерстве просвещения, я считаю, набор неплохой. Едем дальше. Альберт Вильденсберг.
– Ну, во-первых, он рогоносец, но этим-то он Каллад не вредит, - задумчиво протянула Магда.
– Ну, раз рогатый, стало быть, козел. Или баран.
– Так и зафиксируем. Весьма созвучно с титулом, которого он домогается. Итого, баран, казнокрад и лизоблюд.
Магда предложила еще несколько авторских вариантов. Эрвин к своему удивлению понял, что три слова оказались ему принципиально незнакомы. И это после шести лет калладской армии. Мир, воистину, был непостижим.
Весь вечер Дэмонра старательно печатала какой-то список. Клавиши старой машинки громко жаловались на жизнь, сопровождая это отчаянным клацаньем. Периодически нордэна лениво советовалась с развалившейся в кресле неподалеку Магдой. Та, не морщась, уничтожала запасы Греберова "лекарства от сердца" и не менее лениво давала советы. Консультативная помощь выражалась в словцах такой степени грубости, что Эрвину периодически хотелось провалиться сквозь пол. До этого дня он наивно полагал, что в морхэнн для него тайн нет. Магда в клочья порвала эту иллюзию.
По завершении работы весьма довольные нордэны вручили Эрвину два листка и посоветовали тыкнуть в них носом Винтергольда-младшего, если последний еще хоть раз попытается помотать ему нервы. Себе они оставили еще два. Лейтенант с большим трудом представлял, как список, состоящий из грубейшей площадной брани чуть менее чем полностью, поможет ему избавиться от представителя "золотой молодежи", но решил поверить начальству на слово. Между всякими емкими и непечатными выражениями все же проскальзывали "шпионы" с "пособниками террористов".
Домой он вернулся далеко за полночь и сразу завалился спасть. Весь следующий день паковал вещи, делал необходимые покупки и вспоминал, что же такое важное он забыл. К ночи вспомнил, что задолжал теплый платок даме по имени Марита. А иметь долги Эрвин терпеть не мог, поэтому следующим утром, едва пробило восемь, он взял остатки своего жалования и пошел улаживать это досадное недоразумение. На соседней улице находился небольшой магазинчик, где торговали предметами дамской одежды. Эрвин в данной одежде, а также в моде и вопросах "к лицу - не к лицу" не понимал ничего. Поэтому он честно изложил продавщице все, что мог вспомнить, умолчав только о профессии Мариты. Дальше ему был нанесен второй сокрушительный удар за два дня. Оказывается, салатовый, хвойный, изумрудный, бутылочный и травяной были разными цветами. Лейтенант в унынии созерцал пять минимально отличавшихся друг от друга кусков шерсти, которые в его понимании были просто "зелеными", и изумлялся глубине своего невежества. Добросердечная продавщица тем временем попыталась рассказать и без того озадаченному клиенту о последней моде и какой-то особой горной козе с шерстью мягкой будто волосы младенца. Тут Эрвин окончательно понял, как плохи его дела, кивнул на платок, который показался ему наименее марким, расплатился и дезертировал из страшного места, унося с собой добычу.