Время вьюги. Трилогия
Шрифт:
Найти "Зеленую Лампу" было не так уж сложно. Лейтенант Маэрлинг услугами борделей вряд ли пользовался, но почему-то всегда был в курсе, где они располагались. Даже в городах, в которых бывал впервые в жизни. Видимо, у него имелось что-то вроде чутья. Знаниями своими Маэрлинг всегда охотно делился с друзьями, так что приблизительным адресом дома терпимости Эрвин разжился легко, в качестве бонуса получив совет все-таки пойти в "Дыхание розы". Попытка попасть в "Зеленую Лампу" днем определенно не была самым умным из всех возможных поступков, но времени в запасе уже не оставалось. Сначала Эрвин очень долго и занудно объяснял вышибале, что он не шпик
Марита закрыла дверцу и довольно улыбнулась:
– Пришел-таки, красавец. Не думала вот, что придешь. Такие как ты к нам не захаживают. Приглянулась тебе Марита?
Эрвин потрясенно шарил взглядом по комнате. Не то чтобы жизнь обошлась с ним очень мягко, но он все равно смутно представлял себе, как человеческое существо может жить в таких условиях. Тем более - женщина.
– В первый раз в дешевом борделе что ли? Успокойся, вшей тут нету. Нас инспекция каждые две недели трясет. Знаешь ли, не охота пойти в тюрьму за "дисперсию против боеспособного населения", оно теперь так называется.
– Диверсия, - отстраненно поправил Эрвин.
– Дисперсия - это когда белый свет, проходя через призму, разлагается на все цвета радуги. Или еще, - лейтенант осекся. Он нес явную чушь и сам это прекрасно понимал. Для Мариты не имело никакого значения, чем диверсия отличалась от дисперсии, и почему в небе можно увидеть радугу.
– Я... я вообще-то пришел вам кое-что вернуть, Марита. Вот, возьмите, пожалуйста, - Эрвин протянул женщине сверток, перевязанный лентой.
Марита удивилась, но сверток приняла, развернула и ахнула.
– Красивый какой!
– Спасибо вам, - поблагодарил обрадованную женщину лейтенант и с некоторой опаской устроился на краешке кровати. Марита, накинув платок на плечи, довольно вертелась перед зеркалом. Не самый дорогой кусок зеленой шерсти отчего-то представлялся ей диковинкой.
"Я сплю, и мне снится страшный сон. Это какой-то другой город. Это не может быть сердцем кесарии. Это... это ад".
Отражение кривлялось Эрвину из мутноватого зеркала с паутиной трещин в нижнем углу.
– Извините, Марита, я пойду.
– Как? Уже?
– Я заплачу. Извините меня.
Марита уперла руки в бока.
– Ничего не понимаю. Странный ты какой-то. Ты что, думаешь, я не знаю, как оно передается? Не боись. Все можно устроить без лишних проблем.
– Вы не поняли. Я... тороплюсь. Понимаете, я должен ехать вечером. Я просто заходил отдать платок.
Женщина глубоко вздохнула, уселась на кровать рядом с Эрвином и уточнила:
– Так правда, что говорят? Что в Рэду снова едут? За... яблоками.
На "яблоках" Эрвина ощутимо передернуло. А еще он сообразил, что выражение "поехать в Рэду за яблоками" употребляют только коренные рэдцы. Калладцы о своих боевых подвигах говорили иначе и в гораздо более героическом ключе. Но даже самый ярый местный диссидент сказал бы "поехать в Рэду фонари проверять". Яблоки были чем-то уж очень рэдским и национальным.
– Вы откуда, Марита? Я из Мильвы.
– Я из Вели. Почти соседи.
– Я там шесть лет не был.
– А я - все десять. Как уехала в пятнадцать на годик-другой деньжат заработать, так и с концами.
– Да, Марита. За яблоками едем, - Эрвин не был уверен, что хочет услышать историю этой женщины. История, вероятно, мало отличалась от тысяч таких же историй. На сотню рэдок в замужние дамы или хотя бы в более-менее обеспеченные куртизанки выбивалась в лучшем случае одна. Все это знали и никого это знание не останавливало.
Марита не стала спрашивать, почему он едет, не стала укоризненно качать головой или милосердно уверять, что все понимает.
– Ясно. Ну, тогда ты уж под пули-то не лезь.
Эрвин запустил пальцы в волосы. Он совершенно не представлял, что тут можно ответить.
– Ты чего? Я зря спросила. Ты это, позабудь. Наверное, не поверишь, но к нам иногда приходят просто поговорить. Хочешь, расскажи мне что-нибудь? Нам, бабам, от этого всегда легчает. Или ... слушай, по тебе видать, ты хороший парень. Хочешь, я тебе песню спою? На тебе ж лица нет.
На том, что отражало зеркало, лица действительно не было. Но от того, что Марита, выглядящая на все сорок в свои двадцать пять, спела бы песню, которую ему в детстве пела мать, лучше бы никому не стало.
– Марита, давайте мы с вами договоримся. Я вернусь и зайду к вам. Дорогу я уже знаю. Будет все хорошо - споете мне песню.
Назад из борделя Эрвин шел, как в тумане. Дома его ждало почти чудо: мадам Тирье, убедившаяся, что ее жилец - не поганая нелюдь и даже не беспринципный охотник за приданым, а заодно едет воевать в составе святого кесарского воинства, расщедрилась на прощальный ужин за свой счет. На собственный манер эта дама была ревностной патриоткой. Эрвина встретил стол, накрытый кипенно-белой скатертью, непривычно большая порция мяса, игриво поблескивающая бутыль драгоценной наливки и сама мадам в розовом чепце. В ее тени скромно держалась Анна.
– В эти тяжелые дни, когда каждый мужчина должен встать грудью на защиту нашей Родины, - механически, как по заученному изрекла девушка, - долг каждой доброй калладки, - Анна зашлась в приступе кашля, не договорив. Эрвин же понял, что на сегодня с него определенно достаточно. Пока он соображал, как сказать нечто не очень грубое, но дающее исчерпывающее представление о его отношении к тяжелым дням и защите огромной кесарии от крохотной Рэды, Анна исчезла в своей комнате.
– Долг каждой калладки - привечать героя, - закончила за нее Тирье, кажется, нисколько не смущенная.
– Изволите поужинать с нами?