Время Вызова. Нужны князья, а не тати.
Шрифт:
— А разве это действительно не делает его сильнее? Ведь зверь не только силен, но и ничем не ограничен, — заметил Андрей больше для того, чтобы что-нибудь сказать. Он уже понял, что ему и так расскажут все, что собирались. Правда, зачем ему это надо и, главное, зачем это надо его собеседнику, он пока не понял. Ну да и черт с ним…
— Вот как? Отрадно, что даже в столь… смутный период вашей жизни вы находите в себе силы задумываться над подобными вопросами. А что касается вашего замечания, то… нет, ни в коем случае нет, — мягко улыбнулся Бальтазар Иннокентьевич. — Если бы это было так, то человек никогда бы не стал тем,
— Ну и к чему вы проводите со мной этот ликбез?
— Ну… ликбез — это всегда полезно, — усмехнулся Бальтазар Иннокентьевич, — к тому же не только с вами. Вон те два джентльмена тоже волей-неволей прислушиваются. — Он кивнул на сидящих спереди водителя и еще одного «джентльмена» шкафообразных пропорций.
— Ну а главное, я пытаюсь убедить вас в том, что в просьбе, которую я собираюсь высказать, нет никакого подвоха. Что она столь же выгодна вам, как и… моему работодателю.
— И что же это за просьба?
— Я бы попросил вас, — мягко начал Бальтазар Иннокентьевич, — как можно быстрее ухать из Ленинграда.
— Зачем? — спросил Андрей.
— Затем, что в этом случае у вас появится шанс остаться в живых, а мой работодатель получит возможность быстро утрясти все свои проблемы с теми, кто сейчас настроен по отношению к нему крайне негативно.
— То есть вы гарантируете, что, если я уеду из города, этот ваш работодатель не будет ни искать меня, ни преследовать мою семью.
— Ну почему же, искать-то он будет. Идеология зверя, я же говорил… Но… как бы это сказать, гораздо менее активно. И даже при очень небольших усилиях с вашей стороны вряд ли отыщет. Он все-таки еще и бизнесмен. А ваша с ним ма-аленькая разборка создает некоторые трудности для дальнейшего роста и развития его бизнеса. Так что… если олень спрыгнет в водопад, то даже волки прекращают преследование.
— А если водопад не высок и не глубок?
Бальтазар Иннокентьевич вновь улыбнулся.
— Иногда, если бизнес этого требует, полезно сделать вид, что водопад о-очень высок. К тому же в «идеологии зверя» весьма ценится безрассудная смелость, презрение к смерти и способность поступать по-своему вопреки всему. А вы все это продемонстрировали вполне наглядно. Так что уезжайте, Андрей Альбертович…
Бальтазар Иннокентьевич проводил взглядом худощавую фигуру, скрывшуюся за углом высокого забора, и, наклонившись, тронул водителя за плечо.
— В «Чепок».
Тот молча включил двигатель и тронулся вперед.
К дверям модного кафе, служащего штаб-квартирой группировки, у лидера которой Бальтазар Иннокентьевич исполнял функции ближайшего советника, и носившего неофициальное наименование «Чепок», они подъехали, когда уже совсем стемнело. Бальтазар Иннокентьевич покосился на ярко горящую витрину и едва заметно сморщился. Все эти господа, разбросанные по городам и весям огромной страны — от столиц до глухих поселков, на которых он имел честь работать, все как один страдали полным отсутствием какого бы то ни было вкуса. То, что им нравилось, что вызывало их одобрение, должно было непременно выглядеть аляповато, кричаще и пестро. Впрочем, если бы он хотел найти людей с безупречным вкусом, должен был бы искать их в другой среде. А для выполнения его ЗАДАЧИ нужны были именно такие люди…
Он вылез из джипа и двинулся к дверям, украшенным табличкой «Спецобслуживание».
Когда Бальтазар Иннокентьевич вошел внутрь, «бык», все это время буравивший его спину тяжелым взглядом, покачал головой и, повернувшись к водителю, пробурчал:
— Не нравится мне этот еврей…
— А че?
— Ты че, не понял? Там же был тот урод, что хозяину дом порушил.
— Иди ты?! — не поверил водитель.
— Точно говорю. Я из разговора понял. Могли бы кончить — и вся недолга. Так нет, он его отпустил.
— Ну дела-а-а… — протянул водитель и покосился на «быка»: — Слушай, а откуда ты знаешь, что он — еврей?
— А кто же еще? — удивленно переспросил «бык»…
Вечером после «бомбежки» они, как обычно, пили в гараже.
Снимать напряжение тяжелого и долгого трудового дня можно по-разному. Кто-то делает это на теннисном корте, в бассейне или на поле для гольфа, ну а большинству русских мужиков в это тяжелое время был доступен только один способ — застелить верстак старой газетой, нарезать колбаски, селедочки, лучка и… разлить по разнокалиберной посуде «беленькую».
Первая пошла хорошо. Андрей занюхал рукавом, сгреб на горбушку кольцо лучка и кусочек селедочки и засунул в рот.
— Нет, вот это жизнь, — блаженно щурясь, заявил Сема, — ни тебе жены, ни начальства — сам себе хозяин.
Сема был однокашником Андрея по училищу. Он распрощался с погонами еще раньше Андрея. И по собственной воле. Именно к нему Андрей приехал из Питера. Потому как куда еще было податься, кроме как в Москву…
До дома он тогда добрался часов в девять. Позвонил в дверь. Открыл отец. Увидев Андрея, он задрожал и прошептал севшим голосом:
— Сынок…
— Не волнуйся, папа, я не сбежал, — хмуро бросил Андрей и шагнул вперед, отодвигая отца.
— Ну зачем ты так? — укоризненно произнес тот и, повернувшись, крикнул: — Рая, Андрей вернулся!
Мать появилась на пороге комнаты, окинула его оценивающим взглядом и зло резанула:
— Нет у меня теперь сына, вот!
Отец тут же скукожился. Андрей тяжело вздохнул. Что ж, чего-то подобного он ожидал…
Пройдя на кухню, он залез в холодильник и выудил оттуда кусок колбасы и пару яиц. Поставив сковороду на огонь, бросил в нее кусок масла, затем мелко нарезал пару кружков колбасы и разбил несколько яиц. После тюремной баланды обыкновенная яичница должна была показаться ему верхом совершенства.
Отец зашел на кухню, когда яичница уже подходила. Андрей выставил на стол купленную в киоске внизу бутылку водки, бухнул сковороду на подставку и кивнул ему:
— Садись, пап, давай по рюмашке, а то я давно уже ничего такого не пробовал.
Отец торопливо присел на табурет. Андрей разлил. Чокнулись. Опрокинули. Закусили яишенкой. Отец слегка расслабился и улыбнулся.
— Хорошо… Знаешь, я когда-то даже мечтал, что вот так как-нибудь сяду с сыном на кухне, залужу по рюмочке…
— Ну… наслаждайся, — неловко буркнул Андрей.