Время жить. Пенталогия
Шрифт:
Крайний слева танк подминает под себя очередной кол. Внезапно прямо под ним словно разверзается вулкан. По ушам бьет слитный гул множества разрывов – такое впечатление, будто взорвалась вся плантация.
Старший-один чувствует, как его лоб покрывается испариной. Не прояви он осторожность, и половина его колонны осталась бы там, на этом проклятом поле. Что это было?! Вряд ли радиовзрыватель: от этого танки защищены, да и подрывник, наверняка, подождал бы, пока на минное поле не втянутся все танки. Похоже, филиты замкнули заряды в цепь, и при срабатывании одного взорвались все.
К счастью, потери не так уж и велики. Танк, налетевший на мину, превращен направленным взрывом нескольких десятков килограммов тротила
Два уцелевших танка пятятся назад по своим следам. Однако один из них за какие-то две дюжины метров от кромки поля опять наталкивается на мину. В отсеке управления начинается легкая паника. Четвертый танк, последний уцелевший, неподвижно висит на антиграве в нескольких шагах от межи, сжигая энергию в накопителях. Оператор, видя, как падают столбики на индикаторах, осторожно сажает его на грунт. Взрыва не происходит.
Старший-один буквально покадрово просматривает запись с воздушного разведчика. Вот оно! В землю воткнут длинный гибкий прут. Двигаясь через плантацию, танк наклонил его, но тот снова распрямился. А когда танк отступал, прут наклонился снова, уже в другую сторону. Очевидно, этим и приводился в действие заряд. И не менее очевидно, что такой прут здесь не один. А может, плантация таит и другие пакостные сюрпризы.
Хорошо было раньше – тогда можно было бы вызвать девятку "Молний", чтобы та ракетами пропахала все это поле, расчистив путь танкам. Но сейчас это невозможно: у воздушных машин иные задачи, да и боеприпасы у них строго нормированы. Вздохнув про себя, старший-один поворачивает колонну. Остается только протиснуться в узкий, не шире ста метров, проход между плантацией и деревней. Еще одно подходящее место для засады…
Что же, придется потратить еще немного боеприпасов. Танки открывают огонь по поселку, громя там все, что уцелело после предыдущего удара. Рушатся стены домов, валятся вырванные с корнем плодовые деревья, разлетается на мелкие части брошенный кем-то грузовик… Еще дюжины три снарядов перепахивают подозрительный участок между плантацией и крайними садами. Теперь можно быть уверенным: мин там нет.
Танки обходят горящую деревню растянутой колонной. Машины тяжело переваливаются, перебираясь через свежие воронки и кучи вывороченной земли. Беспилотники барражируют над развалинами поселка, готовые немедленно открыть огонь в ответ на малейшее движение. Но беда приходит совсем с другой стороны. На "заминированной" плантации в одном из междурядьев словно приоткрывается крышка люка, а из темноты показывается короткий ствол орудия.
Блямс! От выстрела в упор не спасает никакая защита, и в колонне становится еще на один танк меньше.
Возмездие следует немедленно. В сторону орудийной позиции устремляется поток высокотемпературной плазмы из каскадной пушки, сжигающий все на своем пути. Мгновенно иссохшие от термического удара стебли растений вспыхивают, и весь ближний край плантации охватывает пламя. Последние машины идут словно в огненном коридоре.
Сразу же за поселком поредевшая колонна перестраивается в походный порядок. Ее никто больше не атакует, но старший-один мрачно хмурится. Он не доволен собой. Он попался во все расставленные ловушки и потерял шесть танков – больше, чем в любом другом бою с самого начала кампании. К тому же, через несколько километров колонну придется останавливать и вызывать техников для ремонта пострадавших машин, пополнения резерва боеприпасов и замены израсходованных топливных элементов.
Однако вскоре старший-один успокаивается. На самом деле, все не так уж и плохо. Да, он понес немалые потери, но противник потерял вообще всё! И что он выиграл
Это была последняя попытка организованного сопротивления имперской военной машине со стороны филлинских армий. На огромном пространстве – от океана на западе до Шестиречья на востоке и от северной тайги до Великой пустыни и гор Великой Южной Стены – больше никто не мог противостоять мощи и силе Звездной Империи. Война против безнадежно уступающего в техническом плане и не имеющего общего командования противника была выиграна.
Но на всей этой территории, над которой простерлась мрачная тень Империи, продолжали жить люди – миллионы людей. Они потеряли многих родных и близких, их города, дома, дороги и заводы были разрушены, они исчерпали возможности для вооруженного противостояния, но они еще не были побеждены. Они все еще оставались свободными и НЕПОРАБОЩЕННЫМИ.
Глава 41. Сожженные мосты
Кисо Неллью проснулся от холода. Тщетно пытаясь свернуться в клубок, чтобы сохранить остатки тепла, он ворочался и ворочался, пока его голова не соскользнула с рюкзака, игравшего роль подушки. Соприкосновение щеки с сырыми холодными досками прогнало остаток сна, и Неллью сел, обхватив руками колени и зябко кутаясь в пластиковое полотнище, как в одеяло.
Помогало плохо. Вернее, совсем не помогало. Пронизывающая сырость легко проникала сквозь неприятно влажную одежду, так и не подсохшую за ночь. Неллью с завистью покосился на спящего Ворро. Дрыхнет себе и дрыхнет, невзирая на холод и сырость, словно у себя в постели под одеялом, а не в открытой со всех сторон беседке в лесу.
Неллью с тоской вспомнил уютный гостиничный номер в Чонори. Увы, это было так давно и, кажется, неправда. Они шли в Тарануэс уже семь суток, и чем дальше, тем труднее становилось с ночлегом. Прошлую ночь они, например, провели в вонючем сарае рядом с храпящей скотиной. Сейчас это уже казалось недостижимым блаженством. Запах запахом, но они спали в тепле, под надежной крышей и на мягкой соломе. Вчера же, когда Неллью буквально наткнулся на эту беседку, отойдя с дороги в кустики по нужде, Ворро решил не рисковать, а устраиваться на ночь в ней.
Возможно, Ворро тогда был прав. Уже начинало темнеть, они все никак не могли выйти из леса, а дождь лил и лил, не давая никакой возможности развести костер. Садовая беседка в кустах с не совсем мокрым дощатым полом и почти не протекавшей крышей показалась им тогда спасением. Но еще одна такая ночка, и ревматизм вкупе с воспалением легких можно считать обеспеченным…
И тут Неллью с облегчением вспомнил, что второй такой ночи не будет. Они почти дошли. До Тарануэса осталось меньше двадцати километров – дело одного дня. Дома (он воспринимал аэропорт как дом) можно будет и отоспаться, и отдохнуть по-человечески, и почистить зубы щеткой, а не веточкой и, наконец, как следует вымыться. Странно: холодно вроде бы, а потеешь ничуть не меньше, чем в летнюю жару.
Но и эти километры еще нужно было пройти. Сидеть, закутавшись в негреющее покрывало, было ничуть не теплее, чем лежать, и Неллью встал, чувствуя, как не желает ему повиноваться одеревеневшее тело, и, осторожно переступив через спящего Ворро, вышел из беседки. Дождь перестал, но погода ничуть не улучшилась. Прямо над вершинами деревьев нависали тяжелые темно-серые тучи, а от мокрой земли тянуло промозглой сыростью. Да, костер продолжал оставаться недостижимой мечтой.
Не снимая куртки, Неллью умылся – плеснул в лицо водой из фляжки. Вода показалась жутко холодной, несмотря на то, что он ночью держал фляжку под курткой. Сразу же захотелось есть, и он подтянул к себе рюкзак, по пути зацепив Ворро.