Время зверинца
Шрифт:
Мне она только пожала руку. Писатель хренов, позор нашей семьи.
Отец сидел в постели, очищая грейпфрут; капельницы на сей раз не было. Он никого не узнавал, но казался вполне довольным. И со слюнявым вожделением поглядывал на мамины ноги, торчавшие из-под одеяла.
— Вот, полюбуйтесь на него, — сказала мама и рукой откинула с его глаз жиденькую прядь волос (необычное для нее проявление нежности к отцу). — Кайн айн хорех. [101]
101
Как
40. ТОСКА
Так упустил я важный момент или нет?
Может, я лучше преуспел бы в этой жизни под именем Гершом? «Незнакомая Анна Франк», автор Гершом Аблештейн. «Выбор Мишны Грюневальд», автор Гершом Аблевюрт. «Мальчик в полосатой пижаме от „Дольче и Габбана“», автор Гершом Аблекунст. [102]
Может, я упустил свою дикость заодно со своей еврейскостью?
Едва я добрался до нашего лондонского дома, как позвонил Фрэнсис. Точнее, позвонила Поппи.
102
Аллюзии на дневник Анны Франк, роман У. Стайрона «Выбор Софи» (1979) и роман Дж. Бойна «Мальчик в полосатой пижаме» (2006). Все три произведения посвящены судьбам евреев под властью нацистского режима.
— Это Гай Эйблман? С вами будет говорить мистер Фаулз.
— Что за шутки, Поппи? — сказал я, узнав голос.
Но через пару секунд в трубке действительно раздался голос Фрэнсиса:
— Мой дорогой, я слышал, ты был нездоров.
— Точнее сказать, я был не в себе, Фрэнсис.
— Сожалею. Но сейчас ты уже в себе? Не составишь мне компанию за обедом? Тут рядом открылся новый ресторанчик.
— Эти ресторанчики сейчас открываются рядом со всеми, — сказал я.
— Есть предложения получше?
Я предложил встретиться в том самом антикварном ресторане, где я в последний раз общался с Мертоном.
— О боже, Гай, там жуткая теснота и кишмя кишит литературный люд.
— Как раз это мне и нужно.
Злачное было местечко, что и говорить. Всего через месяц после самоубийства Мертона там скоропостижно скончалась, не докушав десерт, одна особа, занимавшаяся поставками подростковой литературы во второразрядные супермаркеты. В туалете того же ресторана состоялась резонансная драка между супругом одной сотрудницы издательства и неким итальянским писателем, любовником этой самой сотрудницы. И там же пару дней спустя вывихнул плечо ветеран-репортер, имитируя перед коллегами боевые приемы оскорбленного мужа. В литературных кругах пошли слухи, что это место проклято. Как следствие, его популярность в тех же кругах резко возросла. Для меня это заведение тоже обладало своеобразной притягательностью. Как и многим другим, мне хотелось своими глазами увидеть эксцессы, сопровождающие «развал изнутри» всей нашей книжной системы.
Другой — изначально всего лишь подсознательной — причиной моего выбора было удовольствие наблюдать за мучительными попытками Фрэнсиса втиснуть свои телеса в узкое пространство между столиком от зингеровской швейной машины и изъеденной жучком старинной церковной скамьей.
— Примерно так же, только
В его внешнем виде произошли существенные перемены: исчезла дурацкая полосатая рубашка навыпуск, зато появился галстук. Этот галстук был мне особенно неприятен. Уж очень он смахивал на подарок от женщины.
— О боже, — простонал он, выставляя вперед ладонь, как для защиты от удара, — надеюсь, мы не будем устраивать скандал или побоище в худших традициях этого заведения?
— Там будет видно, — сказал я.
— Во-первых, я и предположить не мог, что ты обидишься.
— Я заранее знал, что ты так скажешь. О которой из обид сейчас речь?
— А их разве две?
— Думаю, наберется и побольше.
— Ванесса упросила меня прочесть роман, при этом ссылаясь на тебя. Я прочел, и мне он понравился.
— Фрэнсис, по всей стране полно людей, годами ждущих, когда ты прочтешь их рукописи и выскажешь свое мнение. Многие из них умрут, так этого и не дождавшись, а еще больше умрет на месте, получив твой вердикт. Каким образом Ванесса сумела обойти их всех в очереди?
— Она твоя жена, Гай. Я сделал это из уважения к тебе.
Что бы ты сказал, если бы я отфутболил ее рукопись?
— Я сказал бы тебе «спасибо».
— Ты шутишь.
— Я серьезно.
— Это хороший роман.
— Я тебе верю.
— Ты разве его не читал?
— Нет. Она против того, чтобы я читал его до публикации.
А что с Поппи?
— Та же история. Ванесса запретила показывать ей рукопись.
— Речь не об этом, Фрэнсис. Какие отношения у тебя с Поппи?
— Я ее люблю.
— Любишь?! Ей шестьдесят шесть, а сколько тебе — сорок два? Плюс к тому она мать одной из твоих клиенток и теща другого клиента. И плюс ко всему ты знал о моей любви к ней.
— Ты не говорил о любви. Ты говорил, что хочешь подкатить к ней яйца, а потом написать об этом роман. Я тогда же просил тебя отказаться от этой затеи.
— Ты просил отказаться от затеи с романом. А подкатывать яйца к теще ты как раз активно советовал.
Наш разговор перешел на повышенные тона, и к нему с возрастающим интересом прислушивались все прочие посетители тесного ресторанчика. Они ожидали продолжения. Во взглядах, которые я ловил на себе, чувствовался призыв: «Ну-ка, врежь ему хорошенько! Вышвырни его на улицу!» Без сомнения, аналогичные сигналы поступали от них и Фрэнсису. Им было все равно, кто из нас победит. Они просто хотели посмотреть драку, желательно с пролитием крови. Литературный агент против автора — этот кулачный поединок станет хорошим дополнением к коллекции трагедий и скандалов, сопровождающих загнивание и умирание нашей профессии. Жаль, что я не позвал сюда еще и Ванессу. Жена-писательница против мужа-писателя — то-то был бы славный бой!
— Ты ввел меня в заблуждение… — начал Фрэнсис, но тут наши разборки прервало появление жареного осьминога.
Я терпеть не мог жареного осьминога, однако заказывал его в каждом лондонском ресторане. Прямо мистика, да и только, — всякий раз, как я делал заказ, в самый последний момент из меня непроизвольно вырывались эти два слова: «Жареный осьминог». Подобные вещи случались и со многими моими знакомыми, которые так же непроизвольно заказывали и получали совсем не то, что в действительности хотели.