ВС 4
Шрифт:
Рогов отыскал меня спустя час там, где никто искать не догадался бы. В ангаре с "Бореем".
– Сбежал, атаман?
– Сунувшись в открытый люк шлюпа, проговорил он.
– Не сбежал, а предпринял тактический манёвр. Ретировался, иначе говоря.
– Улыбнулся я в ответ.
– Боюсь, не поможет. Ночью-то, всё равно сам к ней придёшь.
– Приду, конечно.
– Кивнул я.
– И даже денег на стенд выделю. Может быть не прямо сейчас, но после следующего выполненного заказа, точно. Хорошая штука, нам такая пригодится.
– Так... а чего ж ты в машине-то устроил?
– Опешил Жорик.
– Зачем?
– Ну, надо же было как-то напряжение снять.
– Пожал я плечами.
–
– Так.
– Чуть подумав, согласился Георгий.
– Вот то-то и оно.
– Я подмигнул ватажнику.
– Иди, обрадуй наших девчонок предстоящим отдыхом. Неделю безделья могу обещать без проблем.
– А ты?
– Прищурился Рогов.
– А я... я попробую поднять эту машинку в ночной полёт.
– Хлопнув по переборке шлюпа, произнёс я.
– Тренировка?
– Тут же вскинулся ватажник.
– А я? Как без меня-то?
– Не совсем, Жор.
– Покачал я головой.
– У меня тут одна конфиденциальная встреча образовалась, внезапно. Так что, тренироваться будем в следующий раз. А сейчас, извини, я лечу один.
– Понял. Ольге что передать?
– Тут же посерьёзнел Рогов.
– Скажи, что я вернусь к утру, так что моё ночное пение в этот раз отменяется.
– Развёл я руками. Георгий вздохнул и, кивнув, покинул борт. Вот и славно. А мне пора...
Над водной гладью стелился густой туман, словно периной укрывая воды неглубокой, но довольно широкой речки, и осторожно, словно щупальцами цепляясь за стволы голых по осени берёз, выползал на низкий берег, скрывая под собой щетину кустов и молодые деревца, на тонких ветвях которых, кое-где ещё виднелись редкие пожелтевшие листья. Тишина природы, уже приготовившейся к приходу зимы, оглушала.
Одинокий турист, устроивший себе стоянку на высоком берегу реки, почти у самого обрыва, глубоко с наслаждением вдохнул холодный, пропахший прелой листвой воздух и, невольно улыбнувшись, уставился в темноту над своей головой. Эта ночь выдалась удивительно ясной для поздней осени, да и поблизости не было ни одного городка, который мог бы "засветить" небо своими огнями. И человек, бросив взгляд вверх, так и застыл на месте, созерцая звёздный ковёр во всём его великолепии.
– Красиво.
– Голос, произнёсший это слово, заставил туриста вздрогнуть. Но он тут же взял себя в руки.
– Очень.
– Согласился человек и, отведя взгляд от зачаровавшей его глубины космоса, повернулся к гостю лицом.
– Тоже редко смотришь вверх?
– Увы.
– Повинился тот.
– Дела-заботы... но, кому я это говорю, а?
– Это точно. С моей работой, красотами любоваться некогда.
– Согласился турист.
– Присядем?
– А на разговоры, значит, время найдётся?
– Усмехнувшись, гость, тем не менее, воспользовался приглашением и приземлился на одно из брёвен, приготовленных для ночного костра-нодьи.
– Некоторые разговоры тоже можно отнести к работе.
– Вздохнул тот.
– Или к исполнению долга.
– Долга перед государем?
– Гость напрягся.
– Нет, Кирилл. Я имею в виду долг чести.
– Грустно улыбнулся "турист".
– Интересно.
– Голос его собеседника похолодел.
– И что же от вас требует "долг чести", Владимир Александрович?
Глава 9
Русский ронин
Гдовицкой меня удивил. Вот от кого не ожидал ничего подобного, так это от него. Это ж как должно было тряхнуть бедолагу, что он вдруг развернул оглобли на сто восемьдесят
О том, как ему удалось меня отыскать, равно, как и о причинах своего поступка Владимир Александрович рассказал сам и без всякого давления. А я ещё раз удивился тому, какими извилистыми путями порой ходит мысль человеческая... и тому, как по-разному люди могут реагировать на происходящее, даже не с ними, а всего лишь рядом.
То, что Владимиру Александровичу совсем не в радость происходящее с одним из отпрысков Громова, было понятно не только мне, но и прежнему Кириллу. И как и мой предшественник, я понимаю, что изменить отношение родни к мальчишке, Гдовицкой был не в состоянии. Чуть облегчить жизнь, прикрыть в совсем уж убийственных ситуациях, научить чуть большему, да. Это он мог и делал, но что-то большее, увы. Хватило одного предупреждения старого урода, чтобы начальник его службы безопасности перестал пытаться донести всю пагубность творимого с Кириллом до его родственничков. И этот факт бросил ещё один чёрный камень на весы мнения самого Гдовицкого относительно именитых бояр вообще, и рода Громовых, в частности. Надо ли удивляться, что мечта Рюриковичей о полном переводе бояр в разряд служилых, нашёл горячий отклик в сердце Владимира Александровича? Их правила и устои казались ему куда более вменяемыми, чем абсолютная власть над родовичами, составляющая основу обычаев именитых вотчинников.
Он был искренне рад, когда его ученик, придя в себя после очередного смертельного номера, вдруг вырвался из-под опеки сумасшедшего старика и обрёл свободу. Интерес проявленный к моей персоне клубом эфирников, Владимир Александрович тоже посчитал положительным моментом. Ну как же, мещанина ведь каждый обидеть может. А государь с его присными может дать достаточную защиту от любых посягательств. И пребывал в такой уверенности до моей экскурсии в "белый куб". Вот тогда, и этот камень дал трещину. Дальнейшие события и происшествия с моим участием, за которыми Гдовицкой имел возможность наблюдать сразу с двух точек, как начальник не самой слабой в Москве службы безопасности, и как член клуба эфирников, ту трещину старательно увеличивали, а известие о моей "гибели", как ему казалось, окончательно подорвали доверие Гдовицкого к прежним кумирам.
Смешно, но действительный крах всех идеалов у Владимира Александровича произошёл, когда Фёдор Георгиевич Громов всё же заметил, что с его подчинённым творится какая-то фигня, и вызвал начальника СБ на откровенный разговор, во время которого выяснились причины терзаний Гдовицкого, а чуть позже, после разговора Громова со мной, Владимиру Александровичу был объявлен, как сам факт моего отсутствия в списках безвозвратных потерь, так и действия-бездействия цесаревича, приведшие ситуацию к нынешнему её виду.
Честно говоря, когда дядя Фёдор предупредил меня о своём внезапном желании просветить Гдовицкого в отношении истории с моим исчезновением, я был сильно удивлён и... настроен крайне отрицательно. Но надо отдать должное Громову, он сумел убедить меня в том, что Гдовицкой не побежит с этой информацией к эфирникам. Долго убеждал, правда, но у него получилось. Я поверил. И даже не столько потому, что дядя Фёдор бил себя пяткой в грудь и клятвенно обещал, что всё будет путём, сколько потому, что помнил Владимира Александровича, пусть это и были, по большей части, воспоминания прежнего Кирилла. Но даже с удвоенным недоверием, коего хватало и у Росомахи и Кирилла Громова, я не смог отыскать в памяти ни одного намёка на то, что Гдовицкой хоть раз повёл себя бесчестно. Даже слухов таких среди громовских людей не ходило. Зато свидетельств его честности и какой-то почти болезненной щепетильности в делах, было хоть отбавляй.