Всадники ниоткуда. Рай без памяти. Серебряный вариант (сборник)
Шрифт:
– Ты понял? – спросил я Мартина.
– Чуть-чуть. Ищут каких-то летчиков.
– Английских.
– В Париже?
– Нет. В каком-то Сен-Дизье.
– Кого-то расстреливать собираются?
– Всех мужчин в доме, где будут обнаружены летчики.
– За что? Разве Франция уже воюет с Англией?
– Бред. Может, мы под гипнозом? Или спим. Ущипни-ка меня посильнее.
Мартин дал такого щипка, что я вскрикнул.
– Тише! Еще примут нас за английских летчиков.
– А что ты думаешь? –
Я шагнул в темноту и очутился в ярко освещенной комнате. Вернее, была освещена только часть ее, как выхваченный из темноты уголок съемочного интерьера: занавешенное окно, стол, покрытый цветной клеенкой, огромный пестрый попугай на жердочке в высокой проволочной клетке и старуха, протирающая куском ваты ее грязное днище.
– Ты понимаешь что-нибудь? – услышал я позади шепот Мартина.
– А ты?
19. Безумный, безумный, безумный мир
Старуха подняла голову и посмотрела на нас. В ее желтом пергаментном лице, седых буклях и строгой кастильской шали было что-то искусственное, почти неправдоподобное. Тем не менее она была человеком, и ее глаза-буравчики как бы ввинчивались в нас холодно и недобро. Живым был и попугай, тотчас же повернувшийся к нам своим раздувшимся клювом-крючком.
– Простите, мадам, – заговорил я на своем школьном французском, – мы попали к вам совершенно случайно. Дверь у вас, должно быть, открыта.
– Там нет двери, – сказала старуха.
Голос у нее был скрипучий, деревянный, как лестницы в нашем отеле.
– Как же мы вошли?
– Вы не француз, – проскрипела она, не ответив.
Я тоже не ответил, отступил в темноту и наткнулся на стену.
– Двери действительно нет, – сказал Мартин.
Старуха хихикнула:
– Вы говорите по-английски, как и Пегги.
– Ду ю спик инглиш?! Ду ю спик инглиш?! – закричал с жердочки попугай.
Мне стало не по себе. Страх не страх, но какая-то спазма перехватила горло. Кто же сошел с ума? Мы или город?
– У вас странно освещена комната, – опять заговорил я. – Не видно двери. Где она? Мы сейчас же уйдем, не бойтесь.
Старуха опять захихикала:
– Это вы боитесь, господа. Почему вы не хотите поговорить с Пегги? Поговорите с ним по-английски. Они боятся, Этьен, они боятся, что ты их выдашь.
Я оглянулся: комната стала как будто светлее и шире. Виднелся уже и другой край стола, за которым сидел наш парижский портье из отеля, не лысый лорд с измятым лицом, а его помолодевшая копия, встретившая нас с Мартином в странно изменившемся холле.
– Почему я их выдам, мама? – спросил он, даже не взглянув на нас.
– Тебе же нужно найти английских летчиков. Ты же хочешь их выдать. Хочешь
Помолодевший Этьен громко вздохнул:
– Не могу.
– Почему?
– Не знаю, где они спрятаны.
– Узнай.
– Мне уже не доверяют, мама.
– Важно, чтоб доверял Ланге. Предъяви товар. Эти тоже говорят по-английски.
– Они из другого времени. И не англичане. Они приехали на конгресс.
– В Сен-Дизье не бывает конгрессов.
– Они в Париже, мама. В отеле «Омон». Много лет спустя. Я уже состарился.
– Сейчас тебе тридцать, и они здесь.
– Знаю.
– Так выдай их Ланге, пока не началась акция.
Не то чтобы я уже понимал все происходившее, но какая-то смутная догадка возникала в сознании. Только обдумать ее не хватало времени. Я уже знал, что события и люди, окружавшие нас, отнюдь не призрачные и что опасность, заключавшаяся в их словах и действиях, была самой реальной опасностью.
– О чем они говорят? – спросил Мартин.
Я объяснил.
– Какое-то повальное сумасшествие. Кому они хотят нас выдать?
– Я полагаю, гестапо.
– Ты тоже с ума сошел.
– Нет, – сказал я как можно спокойнее. – Пойми: мы сейчас в другом времени, в другом городе, в другой жизни. Как и зачем она смоделирована, не знаю. Но как мы отсюда выберемся, тоже не знаю.
Пока мы говорили, Этьен и старуха молчали, как выключенные.
– Оборотни! – взорвался Мартин. – Выберемся. У меня уже есть опыт.
Он обошел сидящего у стола Этьена, схватил его за лацканы пиджака и встряхнул:
– Слушай, дьявольское отродье! Где выход? Не дам тебе измываться над живыми людьми!
– Где выход? – повторил попугай вслед за Мартином. – Где летчики?
Я вздрогнул. Мартин с яростью швырнул Этьена, как тряпичную куклу. Тот отлетел и пропал в стене. Там уже виднелось что-то вроде дверного проема, затянутого багровой дымкой.
Мартин ринулся сквозь нее, я за ним. Обстановка сменилась, как кинокадр: в затемнение из затемнения. Мы находились в гостиничном холле, из которого вместе с Мартином вышли на улицу. Этьен, с которым так не по-джентльменски обошелся Мартин, что-то писал за конторкой, не видя или умышленно не замечая нас.
– Чудеса, – вздохнул Мартин.
– Сколько их еще будет, – прибавил я.
– Это не наш отель.
– Я уже говорил это, когда мы выходили на улицу.
– Махнем опять.
– Попробуй.
Мартин рванулся к двери и остановился: дорогу преградили немецкие автоматчики – точь-в-точь такие же, каких я видел в фильмах на темы минувшей войны.
– Нам нужно выйти на улицу. На улицу, – повторил Мартин, показывая в темноту.
– Ферботен! – рявкнул немец. – Цурюк! – И ткнул Мартина в грудь автоматом.