Всадники ночи
Шрифт:
— Мне про тебя, Петр Ильич, мой друг много рассказывал, князь Михайло Воротынский, — на всякий случай уточнил Андрей.
— А до меня всякими сторонами слухи доходят, — негромко ответил князь Шаховской.
— Надеюсь, хорошие? — попытался пошутить Зверев.
— Не очень, — холодно ответил воевода.
— Петр Ильич сказывал, — громко передал Иоанн, — что рубежи наши южные османы тревожить начали. Не случалось такого ранее. Доходили шайки немногие, но токмо грабежа ради. Но после того, как в Москве молебен случился, на коем люди русские к войне с Казанью призвали, султан за своего союзника обеспокоился и наместнику в Крыму указал царство Московское на прочность проверить.
— Мы же начали
— Я тебя не попрекаю, Андрей Васильевич, — взмахнул четками Иоанн. — Лишь указываю, как деяния непродуманные в деле государственном до напастей ненужных доводят. Кабы не случилось того молебна, то, глядишь, и султан бы не волновался, в делах наших не мешал. Ты тут нашумел, а расплачиваться воеводе путивльскому и его людям приходится. Да и войны у нас с Казанью нет, рази не знаешь? — неожиданно перешел на громкую речь правитель. — Сходили мы по весне, пугнули, дабы они норов свой пригасили да обратно без стычек и возвернулись. Может, не так нагло на земли наши наскакивать станут, душегубов своих уймут!
От такого заявления князь Сакульский просто опешил. Давно ли царь клялся, что не допустит более крови людей русских, слез вдовьих, страданий детских. Что оборонит от рабства подданных своих, что волю Господа Бога исполнит в точности и Казань права на разбой лишит. И вот нате вам — опять на попятную!
— Что до тебя, князь Петр Ильич, то не будет тебе покоя. Ты у меня один из лучших, из самых опытных. Тебе, как себе, верю. Кому еще могу без опаски рубежи южные доверить? Отдохни, князь, с женой помилуйся, удел свой навести. Коли просьбы ко мне есть — так говори без утайки, все исполню. Ну а потом, Петр Ильич, в седло поднимайся и в Путивль, в Путивль. Там твое место. Князь же Сакульский в другую сторону поскачет.
— Благодарю за слова добрые, государь. — Шаховской стукнул посохом об пол и склонил голову. — Воля твоя для меня — Божья воля. Служить останусь, покуда силы есть. Ныне дозволь удалиться.
— Ступай, князь. Да пребудет с тобой Божья воля. Тебе же, Андрей Васильевич, у меня отдельное поручение будет. — Иоанн Васильевич вскинул руку к плечу, принялся торопливо перебирать четки. Потом повернулся, пошел к дверце за изразцовой печью. — Слышал, князь? Вот-вот супруга моя, Настенька ненаглядная, разродится. Я мыслю, сын это будет. Должен быть сын! Как же государю без сына? А ты как считаешь?
— Безусловно должен быть сын! [14]
— Много ты мне советов давал. Умных и толковых. Жаль, запомнить я все не смог.
— Какие?
— Многие. — Иоанн понизил голос и сократил шаг.
— Про сына?
— Слева от нас внешняя стена дворца в одно бревно толщиной, а справа, за такой же стенкой — моя личная комната. Мыслю, здесь единственное место во всем Кремле, где нас точно никто не услышит. — Государь отворил окно, выглянул наружу, глубоко вдохнул: — В Александровскую слободу ехать надобно. Душно тут больно. Знойное лето выдалось, знойное… Если уж после молебна султан встревожился, то после вестей о возможной войне как бы и вовсе рати на нас не двинул. Москве войны на две стороны не вынести. А ведь еще и ляхи напасть способны, коли слабость учуят. Да-а… Посему о деле, что тебе поручаю, никто прослышать не должен.
14
А родится дочка, Анна. Проживет всего одиннадцать месяцев.
— Клянусь, государь. Никому не звука.
— Да-а, долгой войны допускать нельзя, князь, нельзя. Обязательно османы за союзника вступятся, нашего усиления не допустят. Так победить надобно, чтобы и понять они ничего не успели. Оттого про тебя и вспомнил, Андрей Васильевич, к опытным да старым воеводам обращаться не стал. Много ты странного и незнакомого сказывал. Я ведь не забыл, княже, и мимо ушей не пропустил. Ты ведь долго меня учил, как скоростью супротив скорости воевать, как удары выверенные наносить, как готовиться долго, да воевать стремительно. Да-а, много и долго ты сказывал, княже, всякого да разного… — Иоанн на минуту замолчал. Потом решительно закрыл окно: — Вот я и решил. Коли ты такой умный и знающий, и так страстно к войне с Казанью призывал, то тебе это дело и воплощать. Поезжай, готовься. Чтобы было все по словам твоим. Основательнее, нежели в крепости, и стремительнее, нежели в кочевье. Ты придумал — с тебя и спрос.
— Слушаю, государь, — склонил голову Зверев.
— Подожди! Сделал я по слову твоему опричную тысячу, в коей все бояре меж собой равны, роды не считают и токмо моему слову внемлют. Каковы они в деле окажутся, пока не ведаю, однако же странен мне средь них один сотник. Тесть мой, Иван Кошкин, все за него беспокоился, а под руку ему самых знатных князей в простые ратники свел. Боярин Выродков Иван Григорьевич. Может, слыхал? С тестем я спорить не стал, но вот боярина этого не знаю. Ты вот что. С собой его возьми. Прояснишь в деле, достоин ли звания высокого, опосля мнение свое выскажешь. Ибо, коли до сечи дойдет, способности его проверять будет поздно. Пока в честности его не уверишься, о сути поручения своего не говори. Все ли тебе понятно, Андрей Васильевич?
— Кампанию военную против Казанского ханства подготовить. Чтобы они даже мяукнуть не успели, как мы их разобьем в мелкие брызги!
— Забавно сказываешь, Андрей Васильевич, — улыбнулся правитель. — Но верно. Зайдешь в казенный приказ, я тебе на хлопоты и подготовку к походу казанскому пять сотен гривен золотом приготовить велел. Ступай! Сделай так, чтобы моя первая война превзошла славою войны Великого Александра.
— Слушаю и повинуюсь, государь… — поклонился Зверев и развернулся к выходу.
«Пятьсот гривен, — щелкнуло в его голове. — Вовремя».
Разумеется, приказ государя следовало выполнять немедленно. Однако понятие «немедленно» — оно ведь растяжимое. Особенно здесь, в шестнадцатом веке.
Даже «сорвавшись с места» после прибытия гонца, Андрей отчалил только на следующее утро. Потому как сперва следовало созвать холопов, пусть и предполагалось их всего двое, Илья да Изольд — Пахома Зверев попытался оставить с молодыми холопами, ратному делу учить. Потом выяснилось, что и команда ушкуя по разным деревням отдыхает, потом взбунтовался дядька, не пожелавший оставить воспитанника без присмотра. Не хватило припасов на корабле… Затем — десять дней пути. Попутного ветра не было, течение встречное. Потом еще день задержки в Великих Луках — нужно было снарядить пополнение. Чтобы новобранцы продолжали обучение — да и просто для солидности, — четыре десятка крепких ребят князь забрал с собой. В усадьбе Лисьиных для них собрали лошадей, открыли кладовые и выдали каждому но новенькому бердышу. После этого был долгий конный поход в столицу. Без заводных больше шестидесяти километров в день скакать не получалось.
В общем, «мчался» князь Сакульский к своему повелителю аж двадцать два дня! Это не самолетом из Парижа в Квебек перемахнуть. И ничего, в лености никто не попрекнул. Так что пару дней задержки Андрей, как он полагал, мог себе позволить. Не для баловства: заказать холопам броню и купить поддоспешники, наладить упряжь (а то некоторые «воины» вообще на тряпках скакали и веревками правили), приготовить торбы, сумки, припасы. Предупредить боярина Выродкова, чтобы тоже собирался и… И написать письмо Людмиле. К своей любимой Андрей не пошел — и так понятно, что муж дома. Но записку с Ксенией передал.