Все божьи дети могут танцевать
Шрифт:
Дзюнпэй и он примерно так же познакомились и с Саёко. Слегка похлопали по плечу и предложили втроем пообедать. Так у них возникла небольшая тесная компания. Они всё делали втроем: списывали друг у друга конспекты, обедали в университетской столовой, в кафе между лекциями болтали о будущем. Подрабатывали в одном месте, вместе смотрели кино в ночных кинотеатрах, ходили на рок-концерты и просто бесцельно бродили по Токио, напивались до чертиков в пивбарах, одним словом — занимались всем, что не чуждо первокурсникам всего мира.
Саёко родом была из Асакусы [12] .
12
Асакуса — исторический квартал Токио, известный главным буддистским храмом города и кварталами мастеровых.
У нее были красивые волосы и умные глаза. Разговаривала она плавно, спокойно и прямо, но стержень в ней чувствовался. Об этом красноречивее слов говорил жесткий рот. Одевалась просто, не красилась, да и вообще ее нельзя было счесть девушкой привлекательной, однако чувством юмора она обладала бесценным и когда шутила, на лице ее мелькала плутовская улыбка. Дзюнпэю в такие минуты очень нравилось ее лицо. Он был уверен, что Саёко — именно та женщина, которую он искал. До встречи с нею он не влюблялся ни разу. В школе для мальчиков не так-то много шансов свести знакомство с девчонками.
Однако раскрыть Саёко свои чувства Дзюнпэй так и не смог. Боялся: слово — не воробей. А вдруг он потеряет Саёко навсегда? Но даже если и нет, баланс отношений в их троице нарушится непоправимо. Пусть пока все будет как есть, думал Дзюнпэй. Посмотрим, что из этого выйдет.
Первым начал действовать Такацуки.
— Неудобно обращаться к тебе с таким разговором как-то вдруг, — сказал он Дзюнпэю, — но мне нравится Саёко. Ты как, не против?
Разговор об этом зашел в середине сентября. Пока Дзюнпэй ездил на летние каникулы в Кансай, между ними все и случилось, пояснил Такацуки.
Дзюнпэй пристально вгляделся в лицо друга. Смысл до него дошел не сразу. И вдруг ему стало очень тяжело — как от свинцового грузила. Выбора уже не оставалось.
— Не против.
— Ну и хорошо, — улыбнулся Такацуки. — Как-никак и тебя это касается. Не хотелось, чтобы мое решение повлияло на нашу дружбу. Но это, Дзюнпэй, рано или поздно все равно произошло бы. Пойми, не сейчас, так когда-нибудь это все равно должно было произойти. Думаю, друзьями мы втроем быть не перестанем, верно?
Несколько следующих дней Дзюнпэй был сам не свой: не ходил на занятия, пропускал работу, вообще не выходил из своей шеститатамной [13] комнатушки: подъедал оставшиеся в холодильнике продукты, а иногда, словно опомнившись, набрасывался на алкоголь. Всерьез подумывал бросить университет. Уехать далеко-далеко в незнакомый город с незнакомыми людьми, где можно будет истязать себя тяжким физическим трудом, а потом и вообще поставить точку в собственной одинокой жизни. Так, пожалуй, будет лучше всего, считал он.
13
Около 9 кв. м.
Через пять таких дней к нему пришла Саёко. На ней были темно-синяя фуфайка и белые хлопковые брюки, а волосы она сколола на затылке.
— Почему ты не ходишь в школу? Все уже беспокоятся — может, ты умер там в своей квартире? Вот Кан и отправил меня посмотреть. Сам он трупов не переносит… как оказалось.
— Мне было плохо, — ответил Дзюнпэй.
— Еще бы — так исхудал, — присмотревшись к нему, сказала Саёко. — Давай что-нибудь приготовлю?
Дзюнпэй покачал головой:
— У меня нет аппетита.
Саёко отворила дверцу холодильника и, заглянув внутрь, скривилась: внутри стояли две одинокие банки пива, лежал скукоженный огурец и какой-то дезодорант. Девушка присела рядом с Дзюнпэем.
— Слышишь, Дзюнпэй, я не знаю, как сказать. Ты ведь не сердишься на нас с Каном, да?
— Не сержусь, — ответил Дзюнпэй.
И это правда: он не обижался и не сердился. Если и сердиться на кого — только на себя. Разумеется, они стали любовниками. И это вполне естественно. Такацуки на это способен, а он сам — нет.
— Можно я налью себе пива? — спросила Саёко.
— Давай.
Саёко достала из холодильника банку и разлила ее по двум стаканам. Один протянула Дзюнпэю. Они молча выпили. Саёко заговорила:
— Послушай, мне как-то неловко об этом говорить. Но мы ведь останемся друзьями, правда? Не только сейчас, но и потом, когда состаримся. Мне нравится Кан, но в каком-то смысле мне нужен и ты. Извини за такие слова.
Дзюнпэй толком не понял, но кивнул — на всякий случай.
— Что-то понимать и делать так, чтобы это было видно, — разные вещи. Если осилишь и то и другое, жизнь станет легче, — продолжала Саёко.
Дзюнпэй взглянул на ее профиль. Что она хочет этим сказать, понять он был не в силах. И лишь думал про себя: ну почему я такой нерасторопный? Он задрал голову к потолку и бессмысленно рассматривал там какое-то пятно.
Как бы все сложилось, признайся он в любви Саёко раньше? Даже представить себе трудно. Он знал лишь один факт: этого бы не произошло, как ни старайся.
Было слышно, как капают на татами слезы. До странности громко. На мгновение Дзюнпэю показалось, что плачет он сам. Но плакала Саёко. Уткнулась лицом в коленки, а плечи ходят ходуном.
Дзюнпэй машинально протянул руку и положил ей на плечо. Затем тихонько прижал ее к себе. Девушка не сопротивлялась. Он обхватил ее за талию, прижался ртом к ее губам. Она закрыла глаза, и губы ее подались. Дзюнпэй ощущал солоноватый запах ее слез, дышал ее дыханием, грудью чувствовал мягкость грудей Саёко. Казалось, в сознании щелкнул какой-то рубильник. Дзюнпэй даже звук его услышал. Будто скрипнули все суставы мира. Но и только. Саёко, словно опомнившись, опустила голову и оттолкнула его.