Все будет хорошо
Шрифт:
— У нее девятый этаж, верно? Спаси ее от ада, умри сам!
Артур закусил губу, плеснул силой в налившиеся сталью руки.
Ломать!..
00:03
…ты же мужчина!..
Медбрат всей тушей навалился сверху. Прижал к ковру — к земле, к раскаленному песку пустыни, скрипящему на зубах:
— Почему?!
Камень обрушился с боков, сомкнулся, сдавил. Хлестнул серой кипенью:
—
Сбилось дыхание. Желтизна разлилась под веками. Сейчас перевернет, понял Артур. На лопатки, вбивая в ковер, гася сознание. Взгляд скользнул поверх чужого плеча, мимо камня — на бронзу. Шамиль, увидел он. Шамиль… Прижизненный памятник чемпиону Чисоеву, Шамиль стоял без движения, с живыми, налитыми болью глазами.
— Вечные муки! Возьми их себе, ты же мужчина!..
Артур зарычал. Ответ клокотал в глотке, отказываясь превращаться в слова. Натянулись, готовы лопнуть, мышцы и сухожилия. Кости едва не вывернулись из суставов. Плотный коньячный дух, казалось, пропитал воздух. Борцы, зрители, стены — все потело коньяком.
— Брат! Ломай его!
Крик вспорол гул стадиона с хрустом, как нож — спелый арбуз.
— Ломай!
Бронза осталась бронзой. Она сдерживала сопротивление тела, не давая Шамилю кинуться на арену, но с голосом бронза не справилась. Артур видел, как напряглись жилы на шее Шамиля, как раскрылся рот — и по серым губам побежали тонкие, кровоточащие трещины
— Ломай, да! Ты же мужчина!
Бушевали трибуны, приветствуя медбрата. Бешеный водоворот затягивал на дно. Единственная точка покоя в кипящей воронке — бездвижный, кричащий Шамиль.
Точка покоя.
Точка опоры.
Артур стиснул зубы. Выгнулся, опасно подворачивая правый локоть. В плечевом суставе хрустнуло. Медбрат без труда вернул преимущество, но Артур успел подогнуть ногу, уперся коленом в каменный живот. Сейчас, подумал он. Сейчас…
Паук-многоножка боком пошел по арене.
— Ломай, брат! Сделай его!
Стадион замолчал. В густой, душной тишине Шамилю вторили новые голоса. Женщины, ребенок, старик:
— Ломай!
— Почему ты не застрелился? — прохрипел медбрат.
Тиски из гранита. Вопль измученной плоти.
— Почему?
Надо было бросать сразу. Через себя, как он и собирался. Артур промедлил долю секунды, жалкое мгновение. Теперь было поздно.
— Почему?
Бедро пронзила боль: черная, страшная. Перед глазами распахнулась ночь. В ней вспыхивали колючие звезды.
— Почему?!
00:04
…раз ты просишь...
В ночи под звездами Артур улыбнулся медбрату. Ты сломал мне бедро? Радуйся. Но сейчас у тебя заняты руки. Переворот, всем телом, с упором на здоровую ногу. Бедро взорвалось адской болью, когда Артур оказался сверху. Лопатки соперника впечатались в ковер.
— Держи, брат! Не отпускай!
— Не отпущу, — согласился Артур.
Или только подумал?
Лицо медбрата побагровело. Артур не душил его. Знал: удушающие — запрещены. Пусть на этом стадионе пахнет коньяком, пусть нет судьи — правила есть правила. Он просто держал, обхватив соперника, сдавив подреберья ногами, сломанной и здоровой, не давая как следует вдохнуть.
— Почему?!
Артур держал. Молчал.
— Почему?..
И еле слышно, задыхаясь:
— Отпусти меня…
— Хорошо, — согласился Артур. — Раз ты просишь.
01:01
…дети выросли...
— ГОРЕ ТЕБЕ, РАБ НЕПОКОРНЫЙ, ЖЕСТОКОВЫЙНЫЙ!..
Золото хлебного поля — от горизонта до горизонта. Пыль узкого проселка. Звон летнего зноя.
— ИСТИННО ГОВОРЮ: ПРОКЛЯНЕШЬ ЧАС РОЖДЕНИЯ СВОЕГО!..
По проселку идут трое. Шагают, не торопясь, но и не мешкая: парень в джинсовом костюме и кепке с длинным козырьком, широкоплечий подросток в школьной форме (плоские желтые пуговицы, уродливый воротник) — и мальчишка лет семи: темноволосый, гибкий, черноглазый.
— ВЗЯЛ ТЫ НА СВОИ РАМЕНА БРЕМЯ ТЯЖКОЕ! НЕ УНЕСТИ ДАЛЕКО!..
Парень и подросток ведут беседу. Говорят спокойно, не повышая голоса. Мальчишке скучно. Он то и дело срывается на быстрый шаг, обгоняет, нетерпеливо оборачивается.
А из глубин бирюзового омута гремит:
— ОТНЫНЕ ИХ ГРЕХ ТВОИМ ГРЕХОМ БУДЕТ…
Подросток и мальчик ничего не слышат. Парень в кепке слышит, но пропускает мимо ушей. Так его ученики, бывает, на уроке слушают выговор строгого учителя. Гремит? Пусть себе гремит.
— ЗА ГРЕХИ ИХ НА СУДЕ ОТВЕТ ДАШЬ…
— А что там, за полем, Сан Петрович? — подросток машет рукой вдаль. Рука бугрится мускулами: грузчику впору. — Очень узнать хочется, да.
Парень щелкает пальцами по козырьку кепки:
— Не спеши, Чисоев. Поле еще перейти надо. Видишь, какое большое, шагать и шагать! А что там… Не знаю.
— Вы? — сомневается подросток. — Не знаете?
— Я не знаю. Ты даже не представляешь, Чисоев, сколько я не знаю!
Он смеется:
— Поглядим, авось не испугаемся!
Услышав последние слова, мальчишка подпрыгивает от возмущения:
— А я не боюсь! Мы с братом никого не боимся!
Парень подмигивает хвастуну:
— Завидую тебе, Артур. Лично я много чего боюсь. Дантиста, например. Боюсь, а иду…
— ГОРДЫНЯ! — гремит сверху. — ИСТИННО ГОВОРЮ ТЕБЕ…
Что именно, остается загадкой. Гром рассыпается мелким кашлем:
— ЭЙ! ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ? ЗНАЕШЬ, НЕ СЛИШКОМ ВЕЖЛИВО С ТВОЕЙ СТОРОНЫ…
— Сан Петрович! — подросток с удивлением запрокидывает голову. — Там, наверху! Гроза, что ли?