Все, что шевелится
Шрифт:
– Привет, Лес. А я слышал, что ты контужен после геройских подвигов в Зелёных Холмах.
– Но жив-здоров, – не стал вдаваться в подробности хан. – И очень голоден. Полковник Боря Родин приказал, чтобы ты покормил меня.
– Как же не накормить героя? От пуза накормим тем, что Батюшка послал.
Он взял тарелку из белой глины и огромной ложкой налил в неё красной наваристой похлёбки. Другую наполнил овощами, а сверху шлёпнул большой кусок жареного мяса. Джору отнёс тарелки к ближайшему столу и с недоумением уставился на них: а чем хлебать?
– Где взять ложку?
– Ты что, умом тронулся со своими подвигами? – удивился повар. –
– У меня эта… Контузия! – непонятно для себя объяснил Гессер, но парень его прекрасно понял.
– Забыл кое-что?
– Да многое забыл.
– А что говорит лекарь Стёпа Панов? Пройдёт контузия?
– Куда она денется!
– Вот и славно. Иди сюда, я ещё стакан киселю налью. – Он протянул прозрачный сосуд с тёмно-розовой жидкостью и тарелку с хлебом. – Ешь, поправляйся.
Похлёбка оказалась удивительно вкусной, мясо отлично прожаренным. Юноша моментально покончил с едой и потянулся к прозрачному сосуду. Стакан, как назвал его повар, был хорош, но содержимое вызывало неприятные чувства. Тёмная, тягучая, дрожащая жидкость напоминала кровавые сопли. С большим сомнением Джору поднёс её к губам и, побарывая отвращение, пригубил. Следующий глоток был побольше, а с третьим стакан опустел. Кисель имел восхитительный кисло-сладкий вкус, даже показалось, будто хан в жизни ничего вкуснее не пробовал.
– Ну спасибо, хорошо накормил, – поблагодарил он повара и собрался покинуть столовую.
– Ты что, забыл? – спросил тот.
– Что именно?
– А вот что: «В нашей столовой закон такой: поел – посуду убери за собой!»
– Что это? – удивился юноша.
– Слоган. Воодушевители придумали, чтобы бойцы не забывали отнести грязные тарелки в мойку.
– А что за мойка?
– Нет, ты точно контуженый! Всё начисто позабыл! Да направо же, где лежат чистые ложки.
Гессер возвращался назад по ужасно длинному коридору с дверями по обе стороны (голодным дверей даже не заметил) и не знал, из какой именно вышел. Были там какие-то знаки, но неграмотный юноша не понимал их значения и глядел как на глупые закорючки. Так и прошёл коридор насквозь и вышел на улицу – в ясный день начала осени.
Во дворе стояли ряды чучел для тренировок с мечами. Прямо сейчас их рубили и кололи, отрабатывая удары, бойцы в пёстром. Другие сражались друг с другом, некоторые с двумя или тремя одновременно. Часть бойцов вела стрельбу по мишеням из невиданных луков с прикладами. В стороне на выбитом копытами поле всадники выделывали такие трюки, что Джору рот раззявил. Они умудрялись ездить сверху, сбоку и даже под лошадьми, висеть, ухватившись за гриву, перед грудью скакуна, умудряясь не угодить под копыта…
– Лес, вот ты где! – услышал он знакомый голос, и на плечо легла ладонь Марта. – А полковник Родин сказал, что ты в столовой.
– Я уже поел.
– Вижу, вон как раздулся.
– Правда? – испугался Гессер.
– Да шучу я. Ты что, и шутки перестал понимать? Ладно, шутки в сторону. Мне поручили заняться с тобой основами магии, которые ты забыл. Помнишь, что такое истинное зрение? Нет? Вот им и займёмся в первую очередь, это основа основ. Чем истинное зрение отличается от обычного?
– Не знаю.
– Сейчас наглядно продемонстрирую. – Март нагнулся и подобрал камешек. На правой ладони протянул его хану: – Что ты видишь?
– Булыжник.
– Правильно. А если я сделаю вот так… – Левой рукой он сотворил несколько быстрых движений над камнем, словно посолил, и тот вдруг превратился в сверкающую драгоценность. – Что теперь видишь?
– Кажется, это называется бриллиант.
– Так кажется или бриллиант?
– Ну бриллиант, – согласился Джору.
– А вот и нет. Как был булыжник, так им и остался. Но я навёл кудеса, и теперь камень именно кажется бриллиантом. Но с помощью обычного зрения обман не определить. Нужно смотреть с помощью истинного зрения, тогда никакие заклятия тебя не обманут. Короче, Лес, вот тебе первое задание: бери булыжник и старайся увидеть, что это простой, а не драгоценный камень.
Гессер взял сверкающий кристалл и, выпучив глаза, уставился на него. Бриллиант оставался бриллиантом, сколько он ни тужился, хотя даже покраснел от напрасных усилий. Очень скоро ему надоела это бесплодное занятие, и он стал с завистью поглядывать на сражающихся бойцов.
– Март, – сказал хан, – мне кажется, что я сейчас лопну от натуги. Давай чуточку разомнёмся, потренируемся на мечах.
– Давай, – охотно согласился Тынов, который явно скучал, глядя на пыжившегося приятеля.
Конечно, прыгать с мечом куда веселее, чем обучать нерадивого ученика, подумал Джору. Он извлёк меч из ножен и встал в стойку, как учил отец.
– Погоди, – остановил Март. – Ты же не собираешься тренироваться с боевым мечом?
– А как нужно? – не понял Гессер.
– Нужно сперва наложить заклятие, чтобы лезвие не рубило, а острие не кололо. У нас же тренировка, а не смертельная схватка.
– Ну так наложи заклятие.
– Сейчас, – сказал Тынов и поколдовал над оружием – своим и приятеля. – Теперь можно.
Они воздели мечи, салютуя, а затем скрестили клинки. Гессер полагал, что Март легко одолеет, ведь детские схватки с отцом и сравнивать нельзя с серьёзными, порой изнурительными тренировками бойцов, когда один и тот же приём доводят до автоматизма бесконечными повторениями, ежедневными занятиями. И проверяются эти навыки не на ровном, хорошо освещённом дворе, а в настоящих боях – в темноте или тумане, в пещерах или узких башнях, когда попросту негде как следует размахнуться.
Оказалось, что он себя недооценивал. Меч словно сам собой оказывался в нужном месте, парируя уколы, и замахи противника. Рука Джору летела в ту или другую сторону, опережая сознание, тело самостоятельно отклонялось или отпрыгивало, избегая касания клинка. Когда оба выдохлись, счёт пропущенных ударов был пять к шести в пользу Тынова.
– Пошли в душ, – сказал Март, обнимая друга за шею. И, явно гордясь собой, добавил: – Сегодня Я тебя переиграл!
Что такое душ, Гессер решил не спрашивать. Рассудил, что скоро и сам узнает. Они разделись догола в одном помещении, потом перешли в другое, где из металлических трубок лился искусственный дождик. Тынов научил, как включать горячую и холодную воду, как пользоваться мочалкой и мылом. Но предупредил, чтобы хан следил за мыльной пеной: попадая в глаза, она их «сильно ест». Джору напугался пожирающего глаза мыла и крепко зажмурился. Так и мылся, до самого конца не раскрыв век. И пусть в темноте мыться было неудобно, но невиданный душ до того понравился юноше, что позднее он готов был мыться по пять раз на день. Правда, Март на уговоры не поддавался, уверял, что вполне достаточно и одного. Гессеру нравилось скрести себя мочалкой, растираться жёстким полотенцем, а отношение к мылу навсегда осталось прохладным: голову он намыливал только в самом конце и крайне скупо.