Все демоны: Пандемониум
Шрифт:
— Надеюсь, у него не будет из-за меня крупных неприятностей, — сказал добрый минотавр. — Он такой ничего парень. Азартный. Заводной. Ему бы на Кровавую паялпу. Вот Архаблог меня понимает.
— Надеюсь, очень больших не будет, — дипломатично ответил вместо полковника бес Алекс Редс. — Но это в большой степени зависит от исхода остальных поединков и собственно самой битвы.
— Тогда, боюсь, мне нечем вас порадовать, — вздохнул генерал Топотан.
— Боюсь, вы рано боитесь, — любезно осклабился Барбосис.
— На то она и жизнь, — произнес за спиной демонов мягкий, рыкающий голос. —
Они обернулись, медленно, как завороженные, чтобы нос к носу столкнуться с улыбающейся физиономией слепого оборотня. Трое демонов как-то странно попятились от твари Бэхитехвальда, хоть это и было им не по чину. Но случаются в жизни ситуации, любит говаривать Мардамон, когда как-то забываешь о чинах и сразу тянет принести умилостивительную жертву.
— Хорошего вам дня, рыцари, — приветливо молвил Гампакорта. — Рад видеть вас в добром здравии.
— Э-э-э, да, конечно, — невпопад отвечал Даэлис. — Взаимно, князь. И ты здравствуй, Борромель.
Какое-то неуловимое сияние на миг зажглось в черных слепых провалах глаз каноррского оборотня.
Могло быть хуже. Твой враг мог быть твоим другом.
— Они с Борромелем очень дружили — насколько это вообще принято у нас на родине, — счел нужным пояснить Барбосис. — Так вот, господа. Следующим нашим поединщиком Господин назначил графа Форалберга Беспощадного, повелителя Ненасытных. А четвертым отстаивать честь Преисподней будет барон Астрофель Двуликий, глава клана Предателей.
— И мой непосредственный начальник, — неизвестно зачем вставил полковник Даэлис.
— Борромель говорит, ты никогда не был предателем, Даэлис, — сказал Гуго ди Гампакорта, круто разворачиваясь на каблуках и удаляясь в сторону реки.
— В Аду это не столько комплимент, сколько обвинение, — заметил Алекс Редс.
— Но вы находитесь в моем лагере, — громыхнул Такангор. — А в моем лагере это комплимент.
— Теперь мы желаем знать, кого из своих рыцарей выставит милорд.
— По приказанию мессира Зелга честь Кассарии выйдут защищать князь Гуго ди Гампакорта и милорд Кехертус.
— Ловко! — восхитился Барбосис. — Я с удовольствием посмотрю на встречу Форалберга с тварью Бэхитехвальда.
— Герольд Барбосис с недавних пор — лет эдак восемьсот — девятьсот — ненавидит Беспощадного, — пояснил Даэлис.
— Это я уже понял, — ухмыльнулся Такангор. — Полковник, что вы все шею вытягиваете к тем шатрам, я не понимаю? Ставки больше не принимаются.
— А в виде исключения? — тихо спросил Даэлис.
— При всем желании — не могу. С этим у нас строго.
— Понимаю, понимаю, — грустно закивал головой демон. — Просто я сегодня такую кучу денег просадил. Меня супруга заживо обглодает до последней косточки.
— Сочувствую, — твердо сказал минотавр. — И где-то даже разделяю. Но правила нарушить не могу. Вот супругу пришибить… в смысле деликатно призвать к порядку — это всегда пожалуйста. Имею бесценный опыт семейных конфликтов с победоносной маменькой. Если что — обращайтесь.
— Я могу твердо рассчитывать на ваше обещание? — спросил Даэлис, с надеждой заглядывая в алые глаза генерала.
— Разумеется!
О поединке между Форалбергом Беспощадным и князем Гуго ди Гампакортой специальный корреспондент Бургежа выразился так: «Уж не знаю, на что он там рассчитывал, этот Ненасытный, но каноррского оборотня он явно видел впервые. И морда у парня, надо сказать, была озадаченная».
Старинная пословица гласит: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. В принципе, Форалберг ничего не имел против народной мудрости и даже слыл большим любителем подобного рода фразочек, с удовольствием пересыпая свою речь меткими высказываниями, которые прошли лучшую из возможных проверок — проверку временем. Но в данном конкретном случае он мнения народа не разделял. И, узнав, кто будет его противником, поблек и увял, как нежный цветок в морозы.
Кровожадный демон охотно слушал бы рассказы о слепом оборотне хоть каждый день, регулярно, как проповеди ересиарха, но предпочел бы избежать визуального контакта. В отличие от маразмирующего Иоффиного дедушки, утверждавшего, что внуков он «глазами наблюдает, а разумом не постигает», Форалберг как раз был готов на все, чтобы не «наблюдать глазами» Гуго ди Гампакорту.
Да и славное Зелгово воинство, особенно та его часть, что была по техническим причинам лишена удовольствия видеть драку, случившуюся между кассарийским и каноррским оборотнем, оказалось поколеблено до самых основ.
Когда князь ди Гампакорта распахнул свои тяжелые крылья, когда привычный образ аристократа и вельможи уступил место устрашающей бэхитехвальдской твари, кое-кому из шеннанзинцев чуть не сделалось дурно.
Дело, как мы уже говорили однажды, было вовсе не во впечатляющих размерах и не в грозном облике, а в том, что не объяснить словами и глазами как раз не увидеть, а можно только ощутить.
Бездна разверзлась перед несчастным Форалбергом, и сия бездна показалась ему во сто крат страшнее, чем привычная огненная геенна, чем кипящие лавой адские провалы и пропасти, в которых метались и стонали души, обреченные на вечную муку.
Когда-то, в далекой юности, в которую теперь он и сам верил с большим трудом, тогда еще не Беспощадный и вовсе не повелитель Ненасытных, а всего лишь еще один из несметного адского воинства, Форалберг поспорил с такими же, как он сам, шалопаями — своими приятелями, что поднимется выше облаков и окунется в черную бездну ночного неба.
Он побился об заклад, что глотнет хотя бы один глоток ледяного мрака вселенной и расскажет остальным, чем эта необъятная тьма отличается от тьмы Преисподней. Но на поверку оказалось, что рассказать это невозможно. Нельзя ни понять, ни объяснить, что такое бесконечность и вечность. Это можно только знать от рождения, но для этого нужно родиться богом.
Там, на недоступной высоте, в самом сердце отчаянного и невыносимого одиночества, в великолепной сверкающей черноте, демон прикоснулся к самому краешку тайны. В вечном безмолвии, где стали мгновенно бесполезны проклятия и заклинания, он не услышал, но почувствовал чей-то голос. Ему помстилось — с него заживо сдирают шкуру, так звучал тот голос, и он ринулся вниз, не помня себя от ужаса, и так и не узнал, что говорила ему бесконечная тьма.