Все дороги ведут сюда
Шрифт:
Как будто я ему нравилась, и это было нормально.
Но он не оттолкнул мои руки, когда они были там. Практически полностью прижатая к нему, я не прям плакала-плакала, но слёзы попадали на его рубашку.
— Это самое лучшее, что кто-либо когда-либо делал для меня, — прошептала я ему в грудь, фыркнув.
То, что должно было быть его рукой, приземлилось прямо в центр моей спины.
— Прости, — почти прошептала я, прежде чем попытаться взять себя в руки и попытаться сделать шаг назад, но не смогла. Потому что рука, прикрывающая лямку лифчика, не позволила
Другая рука опустилась мне на спину, прямо над полосой джинсов.
И я перестала пытаться отойти.
— Ты не заставляешь меня чувствовать себя некомфортно. Я не возражаю, — сказал он таким нежным голосом, каким я его никогда не слышала.
Он обнимал меня в ответ.
Он обнимал меня в ответ.
И, черт возьми, я этого хотела. Так что я сильнее обняла этого мужчину, мои руки опустились на его талию. Он был теплым, и его тело было твердым.
И Боже мой, он пах как хороший стиральный порошок.
Я могла бы обернуть его вокруг себя и жить так вечно. Будьте прокляты, “Cologne” (прим. название одеколона). Не было ничего лучше хорошего моющего средства.
Особенно, когда он был на теле, как у Роудса. Большое и твёрдое. Полностью комфортное.
Мужчина, который, как я думала ещё недавно, не мог меня выносить.
А теперь… ну, теперь я сомневалась во всем.
Зачем ему это делать? Из-за аппендицита Амоса? Потому что я спасла его, когда приехал его отец? Или, возможно, из-за нашего приключения на UTV?
— Ты в порядке? — спросил он, когда его рука замерла на середине моего позвоночника, прежде чем снова погладить его.
Он хлопал меня по спине, как будто я подавилась и он пытался меня спасти.
Нежность захлестнула мою кровь. Роудс пытался утешить меня, и я не думала, что когда-либо была так сбита с толку, даже когда Каден сказал мне, что любит меня, но мы не можем позволить, чтобы кто-нибудь узнал об этом.
— Да, — сказала я. — Ты такой милый. Я действительно думала, что не нравлюсь тебе больше всех.
Роудс отстранился ровно настолько, чтобы он смог опустить подбородок. Его брови были сведены вместе, а глаза перебегали с одного моего на другой, и он, должно быть, понял, что я говорю серьезно, потому что черты его лица постепенно смягчились. Его серьезное лицо сменилось, как и его военно-морской голос.
— Раньше это не имело к тебе никакого отношения, понятно? Ты мне кое-кого напомнила, и я подумал, что ты похожа на нее. Мне потребовалось слишком много времени, чтобы понять, что это не так. Я сожалею, что сделал это.
— О, — сказала я ему, еще раз вздохнув, а затем кивнув. — Я понимаю.
Он продолжал смотреть мне прямо в глаза, прежде чем слегка опустить подбородок.
— Ты хочешь вернуться?
— Нет! Я сожалею, что я была так эмоциональна. Большое спасибо. Это очень много значит для меня. Будто целый мир.
Он кивнул, его руки быстро скользнули
И прежде чем я успела передумать, я снова нырнула вперед и крепко обняла его, так крепко, что он на секунду охнул, прежде чем я так же быстро отпустила его, всхлипнула и одарила его широкой неуверенной улыбкой. Подняв тарелки с пиццей с пола, где я их поставила, я протянула одну ему.
— Ну, давай поедим, если ты голоден, — чуть не прохрипела я.
Он слишком внимательно смотрел на меня, морщины на его лбу были видны.
— Ты все еще плачешь.
— Я знаю, и это твоя вина, — сказала я, прочищая горло и пытаясь совладать с собой. — Это действительно лучшая вещь, которую кто-либо делал для меня. Спасибо, Роудс.
Его глаза метнулись к ночному небу, когда он сказал хриплым голосом:
— Пожалуйста.
Каждый из нас тихонько присел, снял обертку и принялся есть свою пиццу, свет фонаря освещал нас обоих достаточно, чтобы мы могли довольно ясно видеть друг друга.
Мы доели пиццу в тишине, и он потянулся, чтобы взять у меня тарелку, поставил ее и сказал:
— Я нашел пачку чипсов Ahoy и немного зефира, не помню, чтобы покупал их, но они не просрочены.
Моя нижняя губа задрожала, и в этот момент я ненавидела то, что думала о Кадене, и ещё больше я ненавидела, что ненавидела его за то, что он не понимал меня даже на долю того, как я думала, он меня понимает.
Он не понимал. Я поняла это сейчас. Видела в полной картине. Несколько лет назад я бы убила за что-то подобное. Не за вещи, которые он купил, найдя в Интернете за три минуты и заказывая их еще быстрее. Я могла вспомнить времена, когда только упоминала о посещении Пагосы, как он тут же менял тему, не слушая. Не заботясь. Всё всегда было о том, чего он хотел. Всё это время я потратила впустую….
— Тебе нравится печенье и зефир? — рассеяно спросил Роудс.
Мое «да» было самым кратким «да» в мире. Но смысл был понятен, потому что Роудс бросил на меня долгий взгляд, прежде чем встал и нырнул в палатку, вытащив пластиковый пакет с продуктами. Он достал то, что выглядело как наполовину заполненный контейнер шоколадного печенья, почти уничтоженный пакет зефира, пару вещей, используемых для кебабов, прихватку и большую зажигалку.
Я подошла, и мы разделили вещи; он вручил мне палочки и зефир, а затем я насадила их. Я надела перчатку, улыбнувшись ему, а затем протянула ему шпажки с маршмеллоу, он зажег пламя, и я медленно прокрутила сладости один раз, прежде чем поставила их вниз и проделала тоже самое с остальными. Мы сделали так дважды, всего получилось четыре штуки.
— Ты когда-нибудь делал это раньше? — спросила я, задувая пламя на последнем зефирном «шашлыке».
Его лицо было еще красивее при свете луны и фонаря; его рельефная структура была совершенно иной.